Ненависть

— Это можно… Это ужъ, какъ полагается… Не сумлѣвайтесь… Тутошнихъ кол-хозныхъ бабочекъ предоставимъ… Нарочно откармливали… Хуторскiя-то дюжа не хороши. Съ голодухи пухнутъ. Нашихъ соблюдаемъ.

Володя небрежно кивнулъ головой на поклонъ собравшихся членовъ правленiя и сказалъ:

— Садитесь… Ну, что у васъ тутъ?..

— Да такъ, товарищъ… Очень даже рады, что вы пожаловали… Насъ во вредительствѣ обвиняютъ, а какое тамь вредительство, душою рады!.. Да житья не стало отъ этихъ самыхъ бѣло-бандитовъ. Ихъ шайка тутъ недалече… И конные… Дыкъ какъ-же!.. На прошлой недѣлѣ на самую станицу набѣгъ исдѣлали. Ночью… Никто ничего и не слыхалъ. Ни даже выстрѣла никакого не было… Предсѣдатель исполкома разрубленъ шашкою даже до неузнаваемости… Начальнику милицiи голову сняли. Секретарей ком-ячейки и союза безбожниковъ на окраинѣ станицы, снявъ съ нихъ штаны посадили на колъ… Оружiе какое было въ станицѣ — все начисто забрато. Вотъ, выходитъ, наша жизня какая. Про между двухъ огней.

— Что-же вы-то?..

— Мы то-ись. Мы не при чемъ… По Божецкой совѣсти, что мы могёмъ оказать?.. Ихъ шайка, сказываютъ, сто человѣкъ. Оружённые, а у насъ и кольевъ на нихъ не припасёно. Нѣтъ оружiя.

— Дальше…

— Дальше… Пошли крутить. И притомъ съ угрозой. Записки намъ подметныя подбрасываютъ. Вотъ изволите сами почитать.

Секретарь кол-хоза подалъ Володѣ приготовленныя записки. Клочки бумаги, исписанныя лиловымъ, химическимъ карандашомъ.

— Изволите видѣть: — «за разстрѣляннаго въ Ростовѣ есаула Алтухова нами посажено на колъ и распорато пятъ человѣкъ. Осталось 95». — Это-же, товарищъ, месть! Это-же издѣвательство! Далѣе: — «за отобранные у казаковъ 100 пудовъ пшеницы и пару лошадей убито 8 коммунистовъ — остается 92. А ежели и дальше будете обижать казаковъ за одного будемъ убивать двѣсти»… Ну извѣстно… Народъ шатается. Ить оно, стало быть какъ выходитъ-то — двѣ у насъ власти. Обоимъ кланяйся, обоимъ служи…

— Ну, это положимъ, — промычалъ Володя.

— Если они такъ, — оказалъ Драчъ, — мы за одного и тысячу накоцаемъ. Патроновъ хватитъ.

— Гдѣ-же эта банда?..

— А Господь ее вѣдаетъ.

— А ты мнѣ боговъ-то не поминай, — зарычалъ Драчъ. — Мы не шутки шутить сюда прiѣхали, не молебны пѣть, а порядокъ революцiонный навести. Говори товарищу Гранитову, гдѣ бѣло-бандиты?.. Кто во главѣ ихъ?..

— Кто-жъ это, товарищъ знаетъ… А знаетъ, если кто, дыкъ рази скажетъ? Онъ, чать, понимаетъ, что его тогда ожидаетъ. Степь велика. Балки лѣсомъ позаросши, гдѣ его теперь отъищешь? Сунься туда, ить онъ тебя подстрѣлитъ, Сказывали ребята — полковникъ какой-сь то съ ими.

— Какой-такой полковникъ? Нѣту давно никакихъ полковниковъ. Люди-то его чѣмъ ни на есть питаются?.. Кто нибудь къ нимъ ходитъ?

— Развѣ то узнаешь.

— Молоднякъ какъ у тебя?.. Комсомолъ?.. Посылалъ дѣтишекъ на розыскъ?

— Ну, посылалъ… Да что молоднякъ? Васъ вотъ прiѣхало — цѣлый полкъ, а мы съ кѣмъ погонимъ, — заскулилъ Мисинъ.

— Пока мы тутъ пообѣдаемъ, собирай на дворъ весь хуторъ… И бабъ, и дѣтей, — строго сказалъ Володя. — Я самъ съ ними поговорю.

— Понимаю, товарищъ. Для такого необычайнаго случая разрѣшите трезвонъ изъ церквы сдѣлать. Въ колоколъ ударить…

— Валяй, — сказалъ Драчъ.

— Предварительное засѣданiе объявляю закрытымъ, — сказалъ, вставая, Володя. — Товарищи, пойдемъ, закусимъ. Впереди еще большая работа.

Володя, Драчъ, члены комиссiи, сопровождаемые Мисинымъ и казаками колхоза направились въ просторную и свѣтлую столовую Вехоткинскаго дома.

* * *

Вечерѣло, и длинныя, прохладныя тѣни ложились на дворъ отъ амбаровъ и плетней. Истомившiйся ожиданiемъ народъ тѣсно стоялъ на немъ. Прiѣзжее начальство отдыхло послѣ сытнаго обѣда.

Худыя тѣла казаковъ были прикрыты грязнымъ, давно нестираннымъ тряпьемъ. Распухшiя отъ голода лица были сѣры и сѣрою покрыты пылью. Кто стоялъ, кто сѣлъ на сельско-хозяйственныя машины. Странная и страшная тишина стояла въ этой толпѣ, гдѣ однихъ мужчинъ было болѣе трехсотъ… За темной стѣною казаковъ бѣлѣли бабьи платки. Иногда раздастся тяжелый вздохъ, кто нибудь негромко скажетъ:

— Такъ и войскового атамана не заставляли народъ дожидаться.

— Что войскового?.. И Государя Императора на смотрахъ такъ не ждали…

— О, Господи, Царица Небесная!.. Что-то еще будетъ? Рѣдко гдѣ взовьется сизый папиросный дымокъ. Поперевелись курцы. Не стало нигдѣ табаку. Развѣ у кого сохранилась самосадка табакъ.

— Чего-то еще намъ покажутъ?..

— Должно опять чего забирать прiѣхали. Все имъ мало. Живоглоты!..

— Чего тамъ забирать?.. И забирать ничего не осталось…

— Души наши забирать прiѣхали…

— Стало быть такъ.

Наконецъ, въ хатѣ раздались голоса. Дверь на крыльцо раскрылась на обѣ половинки. Володя, окруженный чекистами вышелъ къ народу. Въ переднихъ рядахъ стали сниматъ съ головъ шапки. Потянулись и дальше руки къ сваляннымъ старымъ сѣрымъ фуражкамъ и бараньимъ истлѣвшимъ шапочкамъ — и передъ Володей стало море черныхъ, русыхъ, сѣдыхъ и лысыхъ голосъ.