Ненависть

Отъ дѣдушки — протоiерея Петра, — унаслѣдовалъ Володя красивый, звучный голосъ, отъ отца — математика — ясную четкость мысли. Когда онъ говорилъ — умилялся Драчъ. — «Самому Ильичу не уступитъ»… «Ажъ за самое сердце хватаетъ»… «Почище Троцкаго будетъ… «Чеканное слово», шепталъ онъ про себя.

Володя презрительно окинулъ глазами послушное, голодное, людское стадо и ощутилъ неистовую ненависть ко всѣмъ этимъ людямъ. Зачѣмъ они живутъ?.. Кому они нужны?..», — подумалъ онъ и началъ говорить:

— Граждане… Я прiѣхалъ изъ Центра, чтобы вскрыть всѣ язвы вашего кол-хознаго аппарата. Не буду говорить о бѣло-бандитахъ — о нихъ — послѣ. Мнѣ извѣстно, что уборка урожая идетъ не въ тѣхъ темпахъ, какiе вамъ указаны вашимъ рай-комомъ. Что-же, если хотите — будемъ врагами. Вы рѣшили попробовать, насколько крѣпка совѣтская власть?.. Вы думаете… Вамъ это сказали… Въ подметныхъ письмахъ вамъ пишутъ, что, если заставить голодать города и рабочихъ — совѣтская власть зашатается. Она не выдержитъ вашего саботажа. Что-же? Я вамъ скажу — вы сами бандиты!.. Хотите разводить контръ-революцiонную гидру и съ буржуазно-собственнической психологiей думаете пороть животы нашимъ честнымъ товарищамъ коммунистамъ.

— Буржуазно-собственнической психологiей, — съ молитвеннымъ умиленiемъ прошепталъ Драчъ. — Ахъ, сукинъ котъ!.. Вотъ говоритъ!.. Какъ пишеть!..

— За что, — спрашиваю вась, — продолжалъ Володя, — за что борется сейчасъ казачество и крестьянство?

— За право жить на Русской землѣ,- раздался изъ толпы дерзкiй голосъ.

Чекисты подлѣ Володи засуетились. Драчъ вынулъ изъ кобуры револьверъ.

— Право жить на Русской землѣ? — нѣсколько изумленный непривычнымъ выкрикомъ съ мѣста сказалъ Володя. — А развѣ вы не живете?.. Обобществивъ ваше имущество вамъ устроили жизнь много разъ лучше, чѣмъ вы жили раньше.

— Покорно благодаримъ… Это ты, гражданинъ, заливаешь слишкомъ,

— Нѣтъ больше правовъ жить у себя въ домѣ и дѣлать что угодно.

— Какая это жизня! — Крѣпостное право!

Сыпались крики изъ толпы, съ каждымъ возгласомъ становившейся смѣлѣе и смѣлѣе.

— Кол-хозы — это не домъ!

— Комунiя — одно слово сволочи!..

— Голоштанники партiйцы съ голоду подохнутъ.

— Распускать надо-ть кол-хозы, обратно все отдавать.

— Сперва хлѣба себѣ, потомъ свиньѣ, а что останётся — товарищамъ.

— Ну, что-же, граждане?.. Вижу, добромъ съ вами говорить не приходится, — началъ Володя.

Его перебилъ Драчъ.

— Товарищъ Гранитовъ не заливаетъ пушку, — громко выкрикнулъ онъ, и смѣлый и твердый его голосъ заставилъ стихнуть возгласы съ мѣстъ. — Вы думаете, нѣтъ такого мандата, чтобы разстрѣливать людей? — Драчъ поднялъ надъ головой тяжелый Маузеръ. — Вотъ!.. Глядите!.. Вотъ онъ мой мандатъ Гады!! Съ собственнической психологiей и религiознымъ дурманомъ въ головѣ вы и сами въ бѣло-бандиты идти готовы!.. Завѣдующiй кол-хозомъ вызовите протестантовъ. Я съ ними поговорю настоящимъ языкомъ, какъ надо.

Растерявшiйся, смертельно блѣдный Мисинъ со смятой шапченкой въ рукѣ бросился въ казачью толпу.

— Граждане, — сипло кричалъ онъ, — да что вы это?.. Развѣ можно такъ?.. Жизню свою не жалѣете!.. Ну ты, Колобовъ выходи!.. Я тебѣ давно примѣчаю… Самохоткинъ, аль думаешь плетью обухъ перешибить?.. Развѣ можно начальству и чтобы возгласы съ мѣстъ… Я чему училъ васъ… Чтобы единогласно!.. Ну и выдать партизантовъ!.. На кой хрѣнъ они вамъ нужны?..

— Ишь выкидается ровно чибисъ подъ тучею, — сказалъ кто-то въ толпѣ.

— Артемовъ, иди, братику, иди!.. Ты, поди, коровъ рѣзалъ, какъ приказъ вышелъ въ обчество сдавать.

— Ну, рѣзалъ?.. А табѣ чего?.. Свои чать коровы, — мрачнымъ басомъ отвѣтилъ худой и нескладный казакъ съ темной бородой.

— Свои… Замурилъ — свои!.. Не слыхалъ точно, — нынѣ все обчественное. Ничего своего.

— И жизня, чай обчественная?..

— Лиховидовъ и ты ступай, ступай!.. Объяснимся въ чистую!..

Такъ было отобрано болѣе ста казаковъ. Ихъ окружили башкирами и повели со двора на окраину хутора. За ними толпою пошли остальные казаки, женщины и дѣти.

Шли не спѣша, въ мертвой, торжественой мрачной тишинѣ.

* * *

Красное солнце, обѣщая ведро, спускалось къ коричневой выгорѣлой степи. Сладостно пахло горечью полыни и сухою богородничной травкой. Назади, на востокѣ, густо лиловѣло небо. Надъ степью бархатнымъ покровомъ стелился оранжевый туманъ.

У оврага толпу остановили, и чекисты, расталкивая руками людей, поставили всѣхъ вызванныхъ въ одну длинную шеренгу. Тѣ стали въ оборванныхъ рубахахъ, кто въ шапкѣ, кто простоволосый и тупо смотрѣли на землю, Въ сторонѣ маячили конные буряты. Казаки видѣли ихъ косые, злобные глаза подъ свалявшимися фуражками съ красной звѣздой и ихъ бронзовыя не Русскiя лица. По бокамъ шеренги поставили пулеметы. Спѣшившаяся прислуга сидѣла подлѣ нихъ, на готовѣ.

И всѣмъ стало ясно: — готовилась расправа. Никуда не убѣжишь. Безсильны были изголодавшiеся люди, уставшiе отъ цѣлаго дня стоянiя на дворѣ кол-хоза.