Ненависть

У нихъ, — обломковъ стараго быта, вымирающаго буржуазнаго класса, все не исчезла мечта о томъ, что заграницей есть какая-то «бѣлая армiя» и что иностранцы готовятъ «интервенцiю». Писалось объ этомъ и въ совѣтскихъ газетахъ.

Согнувшисъ, свернувшись въ комочекъ Женя въ степи сидѣла, такая одинокая, дошедшая до отчаянiя. Въ этомъ ея одиночествѣ такъ хотѣлось найдти хотя-бы какую нибудь опору, кого-то, кто бы подумалъ о нихъ, позаботился, пожалѣлъ ихъ, совѣтскихъ рабовъ… Услужливая память подсказывала содержанiе послѣднихъ статей въ «Ленинградской Правдѣ«и черные заголовки грязнаго шрифта точно снова были передъ глазами. «Твердолобые призываютъ Германiю и Польшу сговориться за счетъ С.С.С.Р.», — Женя знала, что подъ именемъ «твердолобыхъ» фигурировали Муссолини и англичане. Она читала еще объ «антисовѣтской провокацiи гитлеровцевъ»… И она, какъ многiе въ совѣтской республикѣ вѣрила, что заграницей шла работа противъ большевиковъ и ей, какъ и всѣмъ затравленнымъ, изголодавшимся и замученнымъ въ совѣтскомъ союзѣ было все равно кто освободитъ ихъ отъ коммунистическаго ужаса — Антанта, нѣмцы, японцы, все равно какою цѣною, лишь бы прекратили, уничтожили эту власть, издѣвающуюся надъ здравымъ смысломъ, истребляющую миллiоны людей. Голодъ и людоѣдство, классовая борьба и ненависть должны быть уничтожены въ мiрѣ.

Такъ казалось…

Посылки шли изъ Парижа — значитъ Геннадiй былъ въ Парижѣ. Вотъ и поѣдетъ она въ Парижъ и тамъ, наконецъ, найдетъ его. Это и будетъ окончанiе ея романа

, о которомъ она столько разъ мечтала и разсказывала Шурѣ. Какой-то онъ и какою онъ найдетъ ее? А вдругъ и она пухнетъ отъ голода и станетъ такою, какъ тетя Надя, похожею на большеголоваго целулоидоваго человѣка… Она провела пальцами до лицу. Скулы, тонкая кожа туго обтягивала, щеки ввалились. Лицо пока не распухло.

Гдѣ-то недалеко первые кочета пропѣли. Значитъ и станцiя — вотъ она, совсѣмъ близко. Женя встала и пошла дальше.

Свѣтлѣющая съ каждымъ мигомъ тонкая дымка тумана стлалась надъ степью и надъ нею совсѣмъ рукой подать горѣлъ одинокiй фонарь.

Ей все стало ясно — къ Геннадiю, въ Парижъ!..

* * *

На узловой станцiи, куда Женя добралась только къ вечеру — было полно народа. Въ душномъ, запакощенномъ залѣ лежали на полу, сидѣли и слонялись безъ дѣла сотни людей съ незатѣйливыми котомками, корзинами и увязками. Вся Россiя, казалось, пришла въ движенiе и стала подобна стакану съ шипучимъ виномъ, взбаломученнымъ мутовкою. Какъ въ немъ вверхъ и внизъ ходятъ маленькiе серебряные пузырьки — такъ по всей Россiи одни туда, другiе обратно ѣхали, сновали потерявшiе голову люди. Голодъ ихъ гналъ. Одни въ деревняхъ надѣялись найдти пропитанiе, другiе бѣжали изъ вымиравшей отъ голода деревни въ городъ, надѣясь тамъ получить работу, «мѣсто» и спасительный «паекъ». Одни видѣли свое спасенiе въ хлѣбѣ, зрѣющемъ на поляхъ, на нивахъ, въ сѣроватыхъ колосьяхъ ржи и въ золотѣ зрѣющей пшеницы, въ картофелѣ, который — вотъ онъ!.. — лежитъ въ рыхлой землѣ, въ яблокахъ, виноградѣ, капустѣ, огурцахъ, другимъ, уже познавшимъ, что въ деревнѣ все принадлежитъ правительству, партiи, коммунистамъ, утоленiе голода мерещилось въ разноцвѣтныхъ квитанцiяхъ, въ длинныхъ очередяхъ передъ продовольственными складами и въ казенномъ даровомъ хлѣбѣ общественныхъ гигантскихъ пекарень. И каждый зналъ, что все это ложь и обманъ, но никто не хотѣлъ въ этомъ признаться, ибо признаться въ этомъ — значило признать и неизбѣжность своей смерти отъ голода.

Въ буфетѣ Женя напилась чего-то въ родѣ чая и закусила Лукерьинымъ хлѣбомъ. Она подошла къ росписанiю, висѣвшему на стѣнѣ, въ проходѣ у кассы и первое, что она увидала на немъ, была лиловатая надпись оттиснутая вѣроятно гуттаперчевымъ штемпелемъ, на поляхъ росписанiя:

«Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ

…».

Будто изъ другого какого-то мiра, мiра свободнаго и не затравленнаго, смѣлаго и гордаго кто-то подалъ знакъ и вдохнулъ въ сердце вѣру и бодрость.

Россiя не умретъ!..

Русскiе могутъ быть убиты, замучены, разстрѣляны, побиты голодомъ, — но Россiя не умретъ!..

Съ какимъ-то новымъ чувствомъ вѣры въ свое избавленiе Женя разсмотрѣла свой дальнѣйшiй маршрутъ. Она все придумала. Она сойдетъ, не доѣзжая до пограничной станцiи, и пойдетъ одна, ни у кого, ничего не спрашивая — на западъ… Лѣсами, буераками, ночью, таясь, какъ робкiй звѣрь, зорько высматривая посты пограничной стражи.

Господь ей поможетъ…

— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ!..

Спокойно, какъ право имѣющая, ока взяла билетъ въ «твердомъ» вагонѣ и стала ожидать поѣзда.

Всю дорогу — она ѣхала трое сутокъ, — Женя была спокойна и молчалива. Ужасы осталась позади, въ прошломъ. О нихъ, о прошломъ она не думала. Прошлое былъ жуткiй кошмаръ — впереди пробужденiе и цѣль жизни — розыски Геннадiя.

На послѣдней передъ границей станцiи она увѣренно сошла и, чтобы не возбуждать ничьего подозрѣнiя, ни кого, ни о чемъ не распрашивая пошла прямо по дорогѣ черезъ пристанцiонное мѣстечко.