В Греции нет классов с четко выраженными границами, а титулы знати запрещены конституцией. Единственный «невъездной» грек – живущий в Лондоне бывший король Константин, которого лишили трона в 1974 году, когда большинство населения страны проголосовало за республику. Бывшее правительство социалистов даже отобрало у него греческий паспорт, и бедняга вынужден использовать для поездок на родину паспорт бельгийский.
Представители высших классов – это сегодняшние нувориши, переженившиеся на нуворишах вчерашних. Однако многие из них ведут себя так, что их не отличишь от рядовых греков. В большинстве греческих компаний не существует никаких формальностей. Издатель, которого приятель упрекнул, что тот терпит неуважительное поведение одного из печатников, ответил: «Я нанял его не за хорошие манеры, а потому, что он – хороший печатник!». Такие отношения имеют более глубокие демократические корни, чем, например, манера обращаться по имени, практикуемая в большинстве американских компаний.
Чтобы проникнуть на какой-нибудь эксклюзивный прием в Афинах, достаточно надеть галстук и можно обойтись без приглашения. Можно будет просто сказать охране, что забыл его дома и та поверит!
Богачи до последнего времени строили свои роскошные дома без высоких заборов, а на окнах не было занавесок. Каждый, проходя мимо, мог заглянуть в окно и увидеть, как хорошо тот живет. Только наплыв в страну албанцев и других нелегальных иммигрантов, которые стали совершать кражи, заставляет сейчас греков запирать свои дома и строить высокие заборы.
Простой человек в Греции везде чувствует себя легко и свободно. Многие богачи – почти все они, вчерашние выходцы из деревни, – обожают посещать самые простые, народные таверны. А потому у такого заведения нередко можно увидеть припаркованные роскошные «Мерседесы» и потрепанные авто самых дешевых марок. Но все едят вместе за соседними столами и все очень довольны. Говорят, впрочем, что такая традиция имеет древние корни, когда мудрый правитель Спарты Ликург для «сплочения нации» запретил богатым людям обедать у себя дома, а заставил всех жителей есть всем вместе за общими столами и одно и то же. Все вместе за одним общим столом: все едят жареных барашков, пьют прекрасное греческое вино, танцуют все вместе сиртаки – вот это и есть, быть может, непритязательный, но исполненный глубокого смысла портрет современной Эллады!
Домой, домой, домой!
Ехал я как-то в афинском метро. Подземка там совсем новая, светлая, чистая, просторная. На центральных станциях в стенных нишах за зеркальными стеклами – красивые выставки из античных ваз и черепков, что нашли при прокладывании подземных тоннелей. Иногда тихо играет приятная музыка. Не поездка – одно удовольствие. И вот еду, глаза прикрыл, вроде, задремал. Вдруг слышу: неясный гул каких-то далеких голосов. Такое бывало уже со мной раньше, но только давно, в далеком детстве, когда в Ленинграде мылись в общих банях – ванных тогда на Васильевском острове в квартирах еще не было. Сидишь, бывало, на лавочке с шайкой горячей воды, голову намылил, глаза зажмурил, а вокруг – клубы пара, голые люди в мыле, а в ушах такой же гул непонятных голосов, словно сразу множество людей бормочут что-то где-то далеко на непонятном языке. И тебе вдруг кажется, что ты уже вовсе не в парной бане номер такой-то на 17-й линии Васильевского острова, а совсем в другом месте, будто в небесах паришь…
И вот такое же странное ощущение вдруг возникло у меня в афинском метро. Хотя, казалось, чего здесь особенно странного? Чужие голоса… Так ведь в Греции же я! Здесь и говорить все должны не по-русски, а на своем родном языке, по-гречески. И вдруг как пронзило: да, верно, но ведь я-то – русский! Зачем тогда я здесь? Почему?
Как это почему? Я в этой книге уже подробно обо всем этом рассказал. Как приехал, как журналистом работал. Но тогда в метро вдруг как-то ярко вспыхнуло это «почему?» Так остро, что мне стало плохо. Почувствовал даже, что задыхаюсь, нечем стало дышать. Вышел я поскорей из вагона, поднялся наверх по эскалатору, и вышел на свежий воздух. Но и там вокруг – все чужое. Люди, дома, вывески на домах. И тут снова, как пронзило: «Я-то здесь зачем? Почему все-таки тут, а не у себя дома?». Спрашиваю сам себя и ответ понятный дать не могу.
Как в известных воспоминаниях про одного эмигранта в Париже. Приехал после разгрома Белой армии в Крыму один русский генерал в Париж и вышел, как положено, на Елисейские поля. Кругом – красота, цивилизация, Эйфелева башня над домами торчи. И вот стоит этот генерал, весь в лампасах, осмотрелся, подумал, и вдруг вместо восторгов говорит своей свите: «Ну, вот все у вас тут хорошо, красиво и даже прекрасно. Елисейские поля и все такое, но кё фэр, господа? Фэр-то кё?»