Необыкновенные приключения юных кубанцев

Припекало вовсю (сентябрь на Кубани - месяц жаркий), и кроме мелкой детворы, иногда - козы на веревке да изредка нескольких кур в холодке под забором, на полупустынных улицах им почти никто не попадался. Лишь на подступах к центру замечено было людское оживление: толпа из женщин с детьми, старух и, реже, стариков беспорядочно двигалась в одном направлении. Заинтересовавшись, ребята свернули в проулок, приблизились. Выяснилось: по дворам шастали вооруженные "фрицевские прихвостни" (их научились распознавать по специальной униформе) и выгоняли жителей из домов.

Хотели вернуться, да поздно кинулись: конный полицай, едва не смяв лошадью, преградил дорогу:

- Куд-дой драпаш, а ну назад! - замахнулся плеткой на Мишу, оказавшегося ближе других.

- Че - назад? - увернувшись, огрызнулся тот. - Мы там и не были!

- Усех касается! Быстро назад!

Поскольку не успели отойти на достаточное расстояние и противиться стало небезопасно, пришлось вернуться и смешаться с толпой. Здесь узнали: всех гонят на стадион. Там-де состоится сход граждан, организуемый германскими властями.

Цель "схода" прояснилась на месте: с верхней штанги футбольных ворот свисало четыре коротких веревочных петли. Под ними уже стояла наготове длинная скамья, какими обычно оборудовали клубные помещения.

Согнанных с окрестных улиц станичников, числом не менее трехсот, двое конных и с десяток пеших полицаев, покрикивая, выстраивали полукругом метрах в двадцати от импровизированной виселицы. Поняв, что отсюда удрать и вовсе невозможно, ребята пробрались ближе к переднему краю.

- Догадываешься, для кого все это приготовлено? - Федя кивнул в сторону футбольных ворот; они с Михаилом стояли впереди Ванька. - Надо ж было нам сюда вляпаться!..

- Я уже и сам не рад, что подбил зайти за этой винтовкой, воще!.. Две петли - для спиваков, а для кого ж остальные? - Миша глянул на Ванька, неопределенно пожавшего плечом.

- Может, которых я вчера оглушил, решили повесить? Да вон уже, кажись, везут.

Со стороны комендатуры на небольшой скорости к стадиону подкатили легковая и следом крытая брезентом грузовая автомашины. Лимузин с четырьмя военными, недоезжая, отвалил в сторону, грузовик подвернул к воротам. Со ступенек кабины спрыгнуло двое гитлеровцев с автоматами, а еще двое, но уже полицаев, - с кузова. Откинув задний борт, с помощью еще одного ссадили на землю приговоренных - двух мужчин и женщину. Последняя была низенького роста, худа, в темной юбке поверх ночной сорочки, с распущенными серыми волосами; у нее руки связаны не были.

- Который из них томкин батя? - обернулся Миша к Ваньку.

- Разговаривай потише, - предупредил тот, покосившись на стоявшего поблизости полицая. - Который справа. А другой смахивает на одного из вчерашних, дежуривших ночью у кутузки. Перед уходом я советовал отцу врать, будто они сами отпустили нас на все четыре стороны. Он, видать, так и поступил. Но почему тогда сошло с рук старшому - непонятно...

- Хоть одного повесят - и то гадом меньше станет! - заметил Федя.

Из легковой вылезло трое офицеров - в фуражках с высокой тульей, в щеголеватой форме с нашивками, начищенных до блеска хромовых сапогах, словно готовились на парад. У самого длинного на глазу черная повязка. Он и еще один, пониже, остались стоять, переговариваясь. Третий, едва автоматчики заняли места перед притихшим "сходом", пружинистой походкой направился в середину полукруга. Окинув холодным взглядом разновозрастную, застывшую в напряженном молчании аудиторию, начал речь на высокой визгливой ноте:

- Феликий Германий... тавайт вам свапот! - с паузами, трудно подбирая русские слова и уродуя их до неузнаваемости, выкрикивал он. - Шеланни свапот от польшевицки тираний! Абер... атнака ми есть песпощатни к люпой, кто не виполняйт унзере ноеоднунг, то ес нови немецки поряток! Ме прика-саль вас... сопирай на каснь партисански пантит, котори...

Что-то еще в этом роде "тявкал" он (по мишиному выражению) некоторое время, но наши ребята не слушали. Обмениваясь короткими замечаниями, наблюдали за тем, что происходило у виселицы.

А там начиналось такое, от чего у многих забегали по спине мурашки, сжималось сердце и глаза отказывались смотреть. Матери пятились с малышами в глубь толпы, щадя их неискушенные души да и сами избегая поднимать глаза. Те же, у кого хватало нервов смотреть, наверняка запомнили тот кошмар на всю оставшуюся жизнь...

Подошел одноглазый и, похоже, распорядился начинать. Сейчас же один из полицаев ухватился за край скамейки - держать, чтобы не опрокинулась раньше времени. Еще двое прислужников подвели и подняли на нее сперва полицая, затем тамариного отца. Первый, пока его вели, дергался, норовил пасть на колени и что-то канючил; второй - не противился, последние шаги навстречу смерти сделал самостоятельно, словно все, что с ним происходит, его нисколько не волнует. И только скорбный взгляд в сторону жены говорил об обратном.