Необыкновенные приключения юных кубанцев

- Раз сердишься, значит, правда: отшила, - съязвил Федя.

- Да ничего подобного! - Задетый, Рудик изобразил на лице презрительную гримасу. - Просто ушел сам.

- 0х, ах! Он еще и врать научился у своих ивановцев!..

- Ниче не вру. - Наклонился к нему и тихо, чтоб не расслышала Тамара, добавил: - Она как раз в эти дни больная.

- Че буровишь! - не дошло до Феди. - Вы же ушли с песней.

- Ты, наверно, еще не в курсе... Уйдет Тамара - объясню, что к чему.

Тамара посмотрела на Ванька, готовая подняться, но тот знаком разрешил присутствовать. Ей и самой было интересно, чем же кончится эта словесная обработка.

- Ничего не надо объяснять, - сказал молчавший до сих пор старшой. Это к делу не относится. Мы неспроста завели этот разговор - он для нас очень важный.

- Не по-онял...

- Важный потому, что стоит вопрос: быть тебе нашим другом или нет.

- А при чем тут э т о?

- А при том, - снова подключился Федя, - что с мерзавцем мы дружить не собираемся!

- Значит, до этого я мерзавцем не был, а теперь стал? - все еше не уступал своего Рудик.

- Если говорить начистоту, ты им был и тогда... А теперь и тем более. Не кривись. Хоть у нее, как ты считаешь, и не все дома, все одно ты поступаешь подло.

- В чем же ты видишь подлость?

- А если у нее будет от тебя ребенок - ты что, возьмешь ее в жены? Станешь помогать, чтоб не сдохли с голоду? Нет. А теперь ведь не советская власть! - высказал Федя не только свои аргументы.

- Вот вы о чем!.. А если она обратно снюхается с каким-нибудь Гундосым, вы ей запретите? Или и его заставите жениться?

- Это, Рудик, называется уже демагогией, - вмешался Ванько. Во-первых, в этом случае наша совесть не была бы запятнана - Гундосый или там Плешивый - нам не друг. А во-вторых, пока фрицы здесь, мы последим, чтобы она ни с кем не "нюхалась". Так что выбирай: или Нюська, или мы.

- Вот так! - поставил точку Федя.

- Ну... если вы так, то я, конешно, с нею порву, - сдался наконец он.

- Это мы и хотели от тебя услышать. Вот тебе пять, - подобрев, подал руку Ванько.

- Токо ты не тово... а то я твои клешни знаю, - предупредил донжуан.

Обменявшись рукопожатиями, пошли обедать.

Подошел Борис и сообщил, что сегодня им попалось еще четыре зайца. Что он уже их обработал, то бишь снял шкурки. По одному занес Феде и Ваньку, двоих оставили в этот раз себе. Был и пятый, но перекрутил петлю и убег петля была неновая. Добавили новых, и завтра достанется и Рудику. А сегодня он составит им с Мишей компанию - пойдут поискать покрышку, может, попадется.

Феде поручено было заготовить десятка с два пялец - впрок, потому что все шкурки желательно сберечь. Из них можно нашить шапок, а будет много, то и "забацать" теплые одеяла на случай, если придется отсиживаться в погребе. Захватили фрицы хутор без боя, даже стекла в окнах остались целы; но их наверняка погонят обратно, могут разразиться сражения, и придется всем спасаться в погребах - так говорят старшие.

Забегая вперед, скажем: хутору повезло, и в феврале 43-го - гитлеровцы "драпанули" так же поспешно, без боев, как и пришли.

Оставшийся без поручений, Ванько обмылся дома у колодезя и собирался отдохнуть в своей комнате. Поздно лег, рано встал - следовало наверстать. Но уснуть не успел: к матери пришла Елизавета, и поговорить устроились на кухне по соседству. Он оказался невольным свидетелем.

- Господи, как же ты, кума, исхудала! - посочувствовала мать. - Давно захворала?

- На обратной путе простыла: в горах уже холодно.

- И по горам довелось полазить?!

- А то как же, там все больше горы... Идешь-идешь по каменистой дороге, с одной стороны скалы, с другой - пропасть, а она то вниз, то в гору. То легко иттить, то зовсим чижало.

- Так-таки всю дорогу пеши и топала?

- Что ты, в такую-то даленю! Месяца б не хватило да и ног тожеть. И поездом довелось, и лошадьми подбирали, и на ослике случалось.

- Не приведи господь! И подумать страшно - в такое-то время...

- Натерпелась... И врагу б не пожелала такого путешествия. Но дошла-таки до этого проклятого Маекопу!..

- С Митей виделась? Как он там?

- Ой, кума!.. Токо сердцем изболелась... Виделись. Подержались за руки через колючую проволоку... Худющий, как шкилет. Заросший - не узнать. Лагерь этот - хуже всякой каторги! Представь: держут впроголодь, мыться негде завшивели жутко. В бараке, говорит, голые нары, холод собачий. Болеют, мрут, как мухи. А уж обращаются с ними - издеваются, как токо хотят. На работы кажен день, чуть што не так - прикладом, а то и застреливают.

- Что ж они там делают, на работах?

- Говорил, арадром. А еще какие-то доты чи зоты. Вот так... Наревелась, душу растравила и все... Очкам обрадовался, как не знаю чему. Говорил, при первой же возможности убегу. Токо куда там ему, от ветра шатается!

- Попросила бы: какой, мол, из него работник? А дома семеро по лавкам, может бы сжалились.

- Кума! И просила, и молила, и на колени падала, да куда там!.. И слухать не хочет. Вот ежли б было чем лапу позолотить! На это клюют. Кой-кому, говорил Митя, посчастило.

- Сторожат немцы?