Неодолимые

Родимцев, как и все его гвардейцы, рвавшийся в бой, встретил приказ, по которому они вливались в шестьдесят вторую армию, и радостно, и озабоченно. Радостно потому, что почти трехмесячное пребывание в тылу заканчивалось. Ему было не по себе, что он — опытный, боевой командир — непростительно долго не участвует в военных действиях, стыдно было перед ранеными, которыми были полны госпитали. И вот долгожданный приказ — переправиться в Сталинград. В то же время он озадачил Родимцева. Комдив знал, что почти тысяча его бойцов не имела винтовок, автоматов, да и запас боеприпасов был на день-два. И когда в дивизии появился заместитель командующего фронтом и приказал в ночь с 14 на 15 сентября переправить дивизию в Сталинград, Родимцев возразил вышестоящему начальнику:

— Не могу, товарищ генерал-лейтенант, дивизия полностью не вооружена. Как же я — голыми руками немцев гнать буду?

— Знаю, комдив. Но если завтра не переправить дивизию, послезавтра будет поздно — город падет. Впрочем, если настаиваешь, я могу доложить… Верховному, это его личный приказ.

Родимцев пристально посмотрел на генерала. Он много повидал за последние годы, и в Испании, и в первые дни войны на родной земле. Переживал за боевых друзей, горевал по тем, кто пал в первые месяцы войны. Ему вспомнился XVIII съезд партии, на котором он выступал с приветствием от Красной Армии. Говорил тогда, волновался, но лица сидящих в зале видел. Чувствовал, как внимательно они прислушиваются к его слову, слову одного из первых Героев Советского Союза, видел сидящего в президиуме человека, от которого тогда да и теперь так много зависело. Это о его приказе, приказе Верховного, напомнили сейчас Родимцеву.

— Есть выполнить приказ, — четко ответил комдив.

И не опасность за свою карьеру, не страх за возможное наказание заставили выдохнуть его уставное «есть». Опытный, боевой командир, он понял, что промедление в такой обстановке действительно смерти подобно.

— Оружием обеспечим немедленно, — заверил его заместитель командующего. — Не сомневайся, комдив. Ты только поспешай со своими гвардейцами, ведь в городе практически не осталось войск.

Комдив понимал, что слово «переправа» в этой обстановке совсем не подходит. Он видел, как на противоположном берегу пылал город. Это был гигантский факел, обрамленный черным, густым смрадом. Горящая река. Подожженные фашистами цистерны выплескивали в воду горящую нефть, и Волга несла на себе полыхающее огненное покрывало.

— Какая же это переправа, — с горечью произнес вслух комдив. — Форсирование самое настоящее.

— Другого выхода нет, — глухо отозвался заместитель командующего.

3

Переправа гвардейской дивизии Родимцева была назначена на два часа ночи. Автомобилями, на лошадях, в пешем строю, войска были переброшены в поселок Красная Слобода. Отсюда они должны были совершить бросок через Волгу в растерзанный Сталинград.

Обычно в здешних местах начало сентября не предвещало о наступлении холодов. Местные рыбаки всегда в эту пору выходили на воду. Да и Волга не скупилась. Осетры, жерехи, судак и более мелкая добыча радовали терпеливых рыбаков. На той стороне затемно собирались они после удачной рыбалки, разводили костры, готовили в котелках уху, вели неторопливые рыбацкие разговоры, любовались засыпающим красавцем городом, растянувшимся вдоль могучей реки гигантскими заводскими трубами-сигарами. Кажется, вчера еще это было. А сегодня там визг пуль, клекот пулеметных очередей, осколки словно ополоумевших снарядов, разрывы мин. Да и осень как-то подступила неожиданно. Вода стала мутная, холодная. Комдив, одетый в солдатский ватник, даже поежился, глядя на расстилавшийся над прибрежными камышами туман, холодные, ленивые всплески реки. Он взглянул на часы: оставалось десять минут до посадки на катера. По плану первым шел передовой отряд старшего лейтенанта Червякова. Его задача — захватить плацдарм, закрепиться на противоположном берегу, обеспечить переправу основных сил дивизии. Несмотря на молодость, Захар Червяков слыл опытным офицером. За первый год войны ему уже пришлось преодолеть восемь рек, от Псёла до Волги. Воевал в 1-й гвардейской дивизии генерала Руссиянова, был ранен, вернулся в строй. Однополчан удивляло в нем редкое сочетание широкой русской натуры, молодечества и удали с трезвым, холодным расчетом, железным самообладанием, выдержкой.

Генерал верил в Червякова и побаивался за него: ведь он силен на земле, а ему почти полкилометра по Волге барахтаться под обстрелом. Вздохнув, генерал посмотрел на часы, приказал адъютанту напомнить Червякову, чтобы тот немедленно по высадке в Сталинграде обозначил красными ракетами свою позицию.

И вот наступила та минута, от которой гвардейцы Родимцева стали отсчитывать сталинградское время.

— Передовой отряд к переправе готов, — лихо доложил Червяков.

— Отряд Шатурова готов, — браво козырнул моряк в черном бушлате.