Неодолимые

Что мог сказать им сейчас он, комдив? Что идут на смерть, что многие из них не вернутся, что это их долг, а долг надо выполнять. При рыжем отблеске пожарища на противоположном берегу он всматривался в лица бойцов. Все они, рядовые и офицеры, одетые в плащ-палатки, в приспущенных до бровей серо-зеленых касках, казались похожими друг на друга. Губы поджаты, стиснуты скулы, бледные лица. А вон стоит совсем парнишка, беззаботно улыбается, словно ему придется не осажденный город штурмовать, а прогуливаться по зеленым скверам. Длинные стволы противотанковых ружей ПТР в предутренней темноте похожи на древние пищали. «Вот сейчас они окажутся под сплошным огнем, а мы не сможем поддержать их артиллерией», — подумал комдив. Он помнил, что на том берегу нет четкой линии обороны, не различить, где свои, где враг. Слоеный пирог, а не линия обороны… Наконец комдив твердо отдал команду:

— На посадку!

Катерам передового отряда удалось отойти от берега незамеченными, и они растаяли в темноте. Потянулись томительные минуты ожидания. Вражеские ракеты, к счастью, обходили стороной десантников. «Видать, опытный катерник попался», — радостно подметил Родимцев. И вдруг, когда, по расчетам, гвардейцам оставалось минут пять до противоположного берега, ночное небо разорвала красная ракета, раздался захлебывающийся треск автоматов.

— Очевидно, высаживаются, не дожидаясь причаливания катеров, — высказал предположение командир полка Елин.

А бой разгорался неудержимо. Вот в сплошной треск автоматов ворвались глухие винтовочные хлопки, буханье гранат, на флангах в смертельную симфонию простуженным голосом вступили пулеметы. Все шло как было задумано. И вдруг натренированный слух комдива уловил хлесткие выстрелы противотанковых ружей. Вот то, чего он больше всего опасался. Неужели передовой отряд атакуют фашистские танки, а с катеров не успели снять «сорокапятки»?.. И только когда прозвучал первый артиллерийский выстрел, облегченно вздохнул. Наконец взвились в небо долгожданные ракеты — Червяков обрисовывает контуры плацдарма, показывает передний край, свои фланги. Несведущему человеку трудно разобраться в этой адской какофонии артиллерийских взрывов, пулеметной трескотни, разноцветной чехарды ракет. Но ведь может таежный охотник безошибочно по следам, по едва заметным приметам, словно книгу, прочитать все, что произошло в безмолвной тайге. И он, кадровый военный, генерал Родимцев, безошибочно читал по огненному гвалту все, что происходило на противоположном берегу. Но что это? Генерал даже как-то потянулся в сторону города, словно хотел проверить себя — не ошибся ли он. Нет, так оно и есть. Почему-то Червяков вместо того, чтобы расширять плацдарм и дожидаться переправы остальных батальонов, начал углубляться в сторону противника.

— Куда прешь, уралец? — чертыхнулся генерал. Он знал, верил в Червякова, но не предполагал, что тот может так опрометчиво рвануться вперед. Может быть, что-то произошло не по плану и старший лейтенант решился его изменить?

Медлить с отправкой основных сил дивизии было нельзя, и комдив отдал приказ начать переправу полков Панихина и Елина. Третьему полку Долгова предстояло идти в Сталинград на следующий день.

Под аккомпанемент разгорающегося боя на том берегу начали переправу основные силы дивизии. Немцы, очевидно, поняли, для чего был выброшен ударный отряд русских. Они осветили Волгу ракетами так, что многие забыли, что это ночь. Адская круговерть смерти плясала вокруг десантных барж, катеров, рыбацких лодок. Трудно было поверить, что человек может выжить в этом свинцовом водовороте. Но трусов среди гвардейцев не оказалось. Боевой порыв был настолько велик, что многие бойцы, не дожидаясь, когда катер или баржа зашуршат о прибрежный песок, прыгали в воду, добирались вплавь и, выйдя из Волги, бросались в рукопашную.

— Скорее, скорее, — шептал про себя комдив, словно его слова могли долететь до тех, кто еще боролся с течением Волги, лавировал на катерах под артиллерийским и авиационным огнем.

— У, гад, — вдруг выругался стоявший рядом адъютант и отвел бинокль в сторону.

Генерал видел, как в юркий катер, на котором переправлялась группа автоматчиков, попал тяжелый артиллерийский снаряд. Когда огромный столб воды, железа, досок и каких-то предметов опустился, все увидели только несколько человек, барахтавшихся на воде. От катера — никаких следов. Кто переправлялся на этом катере? Их фамилии, звания разве теперь выяснишь. Растревоженные волны скрыли последних бойцов, уцелевших от взрыва. «Пропал без вести» — вот все, что смогут написать штабные писаря. Через несколько часов ему самому предстояло форсировать пылающую Волгу. «Как-то оно пройдет? И бронекатер какой-то странный, — подумал Родимцев. — Название чудное — «Кавасаки». Японцы, что ли, мастерили? Ну, будь что будет».

4