Неоконченная повесть

– Простудишься, дурачок! – вошедшая Поля берет мальчика на руки.

Ей тридцать с лишним – не очень уж молодая мама, которую не пощадила жизнь.

– Мы хотим здесь прибраться, ты не возражаешь, Поля? – подмигивает ей Хана.

И в комнате появляются веник, ведро с водой, половая тряпка. Мать и дочь снимают пальто и приступают к работе. Они подметают, моют, чистят, выжимают, снова моют… – много накопилось работы в комнате у неженатого парня, у которого нет в Одессе ни мамы, ни бабушки – никого, кроме Ханы.

Вернувшись с работы, Шоэль не узнает свою комнату: стекла в окнах сияют, пол блестит, красиво застлана постель, на подушке – нарядная наволочка. Все поет и сверкает – прямо дворец какой-то! Шоэль стоит на пороге, не осмеливаясь ступить внутрь в запыленных сапогах. И откуда у этой девушки берутся силы? – Да из того же источника, в котором горит и вечный огонь всей нашей жизни! Шоэль тщательно вытирает сапоги и осторожно заходит в комнату.

Новоселье отпраздновали на исходе субботы. Пришли Шульберги, подружки Ханы, Миша Бернштейн и еще несколько ребят. Недостающие стулья одолжили у Поли. Что касается угощения, то его одолжить, увы, негде. Нет уже тех разносолов, от которых ломились столы в прежние времена! Но воздадим должное и упрямице Софье Марковне, продемонстрировавшей чудеса изобретательности и приготовившей все, что только возможно было сотворить в тех трудных условиях. Все, и даже немножко больше.

Ох, не устояла наша Софья Марковна перед обаянием Шоэля, дрогнула. И, раз дрогнув, тут же преисполнилась к нему нежной симпатией. Ицхак-Меир притащил самогон и вишневую наливку, что позволило гостям то и дело поднимать стаканы – лехаим! И громче всех кричал он сам, потому что этот славный человек никогда не отказывался от хорошей выпивки и закуски. Гости, как это заведено на новосельях, принесли подарки – кто тарелки, кто ложки и вилки…

Виновник торжества, Шоэль, сидит во главе стола, Хана рядом с ним. Уже прозвучало несколько тостов, уже произнесены многие добрые пожелания, и теперь пришла очередь Шоэля сказать пару слов своим дорогим гостям. Рюмки наполняются, и Шоэль встает, не переставая поглядывать на Хану, словно проверяя: здесь ли она?., не ушла ли? «Вот ведь как обкрутила парня, – думают гости. – Он уже без Ханы и пальцем шевельнуть не может!» А та пожирает его глазами с нескрываемым обожанием. Если избраннику сердца нужно, чтобы она была рядом, то вот она здесь, на месте!

Как приятно смотреть на эту пару – олицетворение жизни и молодости! На Шоэле белая рубашка и шелковый галстук довоенных времен. Хана прелестна; ее точеную шею украшает кружевной воротничок. Несколько мгновений они стоят молча, словно впитывая всеобщее восхищение. Затем Шоэль говорит, что безмерно рад всем собравшимся. Он благодарит их за добрые пожелания и за подарки.

– И хотя, – говорит он, – создавать семью я пока не собираюсь, и мог бы обойтись без такого количества посуды, но… – Шоэль на мгновение замолкает и лукаво смотрит на гостей, – …но если уж совершать такую глупость, как женитьба, то жениться я согласен только на этой девушке!

Он указывает на счастливую Хану.

– Вот моя дорогая невеста!

– Вот это да! – ахают гости. – Это уже речь мужчины!

Радостные, подогретые самогоном, они шумно поднимаются со своих мест:

– Мазал тов! Мазал тов!

Правда, бедный Бернштейн помрачнел еще больше, но что уж тут поделаешь! Зато Софья Марковна до того разволновалась, что тут же опрокинула сто грамм, а потом еще и запила рюмкой вишневой наливки, которая стояла перед мужем. Подумать только – и это Софья Марковна, которая почти не пьет! А что это делает сидящий рядом с ней давний ее искуситель? Вы только посмотрите – Ицхак-Меир преспокойно наливает в ее стакан еще сто грамм самогона, и Софья Марковна чисто машинально вливает в себя и это! Потому что когда встает вопрос о счастье дочери, Софья Марковна способна пить хоть жидкое пламя и ничего не почувствовать.

Но зато теперь – и вовсе не под влиянием выпитого, она вдруг распрямляется, как в те давние времена, когда еще была самодержицей и верховной главнокомандующей всей семьи.

– Мазал тов, дочь моя! – целует она Хану, но срывается и слезы заливают ее лицо.

От слез и поцелуев мокры щеки у сияющей невесты.

– Мазал тов тебе, Шоэль! – Софья Марковна целует будущего зятя и смотрит на него долгим и добрым взглядом.

Теперь, когда она отдает этому разбойнику свое единственное сокровище – свою дочь, пусть только попробует не беречь ее! Хана между тем обнимает отца, целует его ввалившиеся щеки, шепотом благодарит…

– Ну, ну, полно, Ханеле! – останавливает ее Ицхак-Меир.

Он не переваривает сантиментов, а потому поскорее наливает себе и Шоэлю. Они, мужчины, поймут друг друга и без женского сюсюканья.

– Чтобы было хорошо, Шееле! Только хорошо! – произносит он благословение опытного, пожившего человека.

Сейчас он отправляет этих детей в трудный жизненный путь. Сколько лишений и страданий подстерегают их там! Пусть Хана и Шоэль счастливо минуют эти препятствия!