Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

— Да что вы, мистер Гамильтон! Спасибо большое, но все это ни к чему. Вымыться мне действительно надо, а потом доберусь домой и переоденусь. У меня дома все есть: и белье, и новый костюм… Я.

— Домой ты попадешь еще нескоро, — прервал его Гамильтон, — а до тех пор тебе надо в чем-то ходить. Сделаешь все так, как я говорю. Сейчас я принесу белье.

С этими словами Гамильтон, не ожидая ответа, вышел из ванной, оставив дверь полуоткрытой. Через две-три минуты до Рихарда донеслись звуки открываемых и закрываемых ящиков, а затем Гамильтон снова появился на пороге, держа в обеих руках стопу белоснежного белья.

— На, держи. Свитер подберем потам. Выбери себе, что больше подойдет по росту. И не торопись. Ничто так не успокаивает, как теплая ванна или душ. — С этими словами Гамильтон плотно прикрыл дверь ванной комнаты.

Сняв пиджак, Рихард увидел, что в нем и впрямь неприлично было бы идти по городу. Пыльный, в каких-то пятнах, один рукав порван: видимо, задел за что-то, когда прыгал в окно, и измазался, угодив в спасительный металлический ящик с мусором. Из полуоторванного кармана высовывался чулок-маска — как Гамильтон не заметил?

И тут Рихард вспомнил о своем «вальтсре». Пистолета не было. Очевидно, он, ударив Борха, выронил его и теперь, несомненно, получит серьезный нагоняй от Клауса.

Рихард был уверен, что Клаус благополучно выбрался из зала суда, и теперь он, наверное, тщетно звонит ему, Рихарду, домой. И хотя Гамильтон оказался его спасителем, неприязнь к американцу стала нарастать в душе Рихарда. «Какого черта ему от меня надо?» — подумал он. Ведь совершенно ясно, что сегодняшняя встреча не была случайной. Но, как ни странно, Рихарда особенно не удивлял сам факт осведомленности Гамильтона в делах группы Клауса. Навязчивое стремление американца опекать его, Рихарда, не только учить, «как жить», но и помогать ему материально, можно было объяснить старинной дружбой с отцом. Но все имеет границы. Если у Гамильтона и был какой-нибудь долг перед отцом, то он в прошлый раз заплатил его сполна и в переносном, и в прямом смысле этого слова.

«Ну, довольно! — оборвал свои мысли Рихард. — Прежде всего надо мыться!»

Множество тонких струек впились в его тело, окатывая с ног до головы, и спустя несколько секунд Рихард испытал блаженство. Он мылся долго. Не только потому, что это было ему приятно, но и из-за сознания, что после мытья ему наверняка предстоит тяжелый разговор с Гамильтоном, который хотелось оттянуть.

Наконец Рихард смыл с себя последние остатки мыла, стянул с батареи теплую простыню и стал усердно растираться. Одевшись, он ощупал содержимое карманов своих, к счастью, непорванных брюк и вышел в спальню, с удовлетворением отметив, что кровь из царапины на ладони исчезла. Комната была пуста Рихард открыл дверь в кабинет. За письменным столом сидел и что то писал Гамильтон. При виде Риэгарда он поспешно встал, улыбнулся и, идя ему навстречу, добродушно спросил:

— Ну, как, Рихард, не утонул в моем белье?

— Почти как раз, — в тон ему, заставляя себя ответно улыбнуться, ответил Рихард.

— Сейчас дам свитер, — сказал Гамильтон и, проходя мимо Рихарда, направился в спальню.

Через минуту-другую он вернулся с коричневым свитером в руках и, протягивая его Рихарду, сказал:

— Вот, держи. Я не носил его уже лет десять. Тогда был помоложе и потоньше.

Рихард взял свитер и, видя, что Гамильтон выжидающе смотрит, стал натягивать его.

— Отлично! — удовлетворенно проговорил Гамильтон, осматривая Рихарда. Потом неожиданно положил руки ему на плечи и на мгновение прижал к себе. — И вдруг спросил: — Сколько же тебе теперь лет?

— Двадцать четыре, скоро двадцать пять…

— Да… двадцать четыре… — как бы про себя повторил Гамильтон. — Быстро же летит время… — И вдруг громко крикнул, раскрывая дверь в гостиную: — Амальхен!

Раздался чуть слышный скрип дальних дверей, и на пороге появилась горничная.

— Ну вот, теперь мы что-нибудь поедим! — сказал Гамильтон и, оборачиваясь к Рихарду, произнес: — Мы, конечно, можем пойти в ресторан. Это тут, недалеко. Но я бы предпочел поесть в домашней обстановке. А как ты?

Рихард хотел отказаться, но, поняв, что этим обидит Гамильтона, послушно наклонил голову.

— Вот и прекрасно! — сказал Гамильтон. — Сейчас Амальхен приготовит нам сосиски, даст сыр, масло, кофе… Ну, и пиво, конечно. Так, Амальхен?

— Яволь, майн герр! — точно эхо, откликнулась горничная. Она слегка поклонилась и исчезла в дверях.

— Присядем, друг мой, — сказал Гамильтон, указывая на кресла у маленького круглого стола.

Но Рихард колебался. Ему снова не давала покоя мысль о Клаусе и других ребятах. Не совершает ли он предательство по отношению к ним? Ведь Клаус распорядился, чтобы после операции они собрались у него. Наверное, сейчас все уже в сборе и гадают: что случилось с ним, с Рихардом? Может быть, он попал в полицию, перетрусил и рассказал, как было дело? И о заранее подготовленном скандале в суде, и о листовках, а может, и о том, что «акцией» руководил он, Клаус… И теперь к нему на квартиру может каждую минуту нагрянуть полиция.