- Конечно, пап. Не из тех. Я к маме пойду, хорошо?
Быстрыми шагами отдалиться от него, чтобы не ощущать, как чувство вины с головой накрывает, как руки дрожать начинают от осознания собственной ничтожности. Именно ничтожности, потому что лгала. Потому не могла силы в себе найти признаться открыто…а там… будь что будет. Разве могло быть что-то хуже, чем обманывать доверие того, кто именем твоим клянется? И вдруг перед глазами сцена, как Артур ногами Мадана избивает, а тот молча уворачивается, стиснув зубы, чтобы родителей моих не разбудить, и я понимаю, что бывает.
От мыслей меня отвлекли крики сзади, мимо пробежали люди, и я на автомате пошла за ними. А когда подошла к крыльцу ресторана, то едва не закричала сама. Мадан яростно избивал одного из друзей Гранта, и тот даже не успевал давать сдачи. Прижала ладонь к губам, чтобы не закричать, глядя, как он, словно зомби, наносил удары по лицу парня, оскалившись, размахивал окровавленными кулаками. Я просто кинулась к Мадану, как и сразу несколько мужчин, которые бросились разнимать их... Один из них схватил меня под грудью и поднял в воздухе, оттаскивая от Мадана, которого я просила остановиться.
- Идиотка, не пались так открыто, - Артур зло прошипел в самое ухо, - Зачем в мужскую драку лезешь?
Он поставил меня на пол и нетерпеливо посмотрел в сторону потасовки.
- Я сейчас заведу этого ублюдка в туалет, а ты иди к маме, успокой ее и остальных женщин. Нар, - он встряхнул меня за плечи, - ты слышишь меня? Не приближайся к нему, дураааа. Не приближайся! О своей репутации не думаешь, ты о нашей с отцом подумай. Слышишь? Иди отсюда, иначе я прикончу этого урода.
Я молча кивнула и отошла от брата к маме. Господи, отец Мадана не просто уволит! По спине мурашки пошли от мыслей о том, что с ним могли сделать Грант с дружками.
ГЛАВА 13. Найса
«Мышка, я еду за тобой. Ты готова?»
«Тём…скажи мне…»
«Люблю тебя, Кареглазая. А ты?»
«Сирумем кез хенти пес»*8
Провела по экрану телефона, в последний раз лаская пальцами текст наших сообщений, чтобы навсегда удалить. Возможно, когда-нибудь мне не придется удалять эти маленькие крохи нашего с ним счастья. Возможно, когда-нибудь я смогу перечитывать их и ощущать его присутствие рядом с собой, где бы он ни был. Сейчас для нас это всё ещё было роскошью, такой далекой, что порой казалось, она недостижима.
Я подошла к шкафу и задумалась, что надеть. Цветные вещи до сих пор раздражали, первое время после случившегося хотелось собрать их грудой и выкинуть в окно, а лучше и вовсе – сжечь. Смотреть, как языки пламени жадно съедают яркие кусочки ткани дотла, а затем медленно умирают сами, оставив после себя лишь черный пепел. Я научилась любить черный цвет за эти полгода. Видеть в нём большее, чем просто мрак или грусть, я видела в нём своеобразную верность и тоску. И мне не хотелось развеивать её сейчас. Не сегодня. Достала черные джинсы и чёрную водолазку, когда открылась дверь в комнату.
- Дочь, ты собираешься куда – то? – мама прошла к кровати и села на неё, сложив руки на коленях. Я застыла перед ней, думая о том, как она постарела за эти месяцы. Так просто оказалось превратить моложавую, ухоженную от кончиков волос до кончиков ногтей, всегда улыбающуюся женщину в серую тень самой себя, в старуху с белыми волосами и лицом, испещренным морщинами.
- Я с девочками увидеться хотела, мама.
Когда-нибудь перестанет грызть это постоянное чувство вины за ложь? Когда-нибудь я перестану чувствовать его острые клыки на своем сердце? Оставалось надеяться, что всё же перестанет. Когда пройдет время. Когда они простят меня после всего.
Я опустилась перед мамой на колени и обхватила её ладони своими.
- А, давай, я с тобой останусь, мааам? Я не очень – то идти хочу.
И это была правда. Мадан бы возненавидел меня, но до недавнего времени мне не хотелось встречаться даже с ним. Точнее, это желание накатывало неожиданно, когда, казалось, что прошло достаточно времени, чтобы перестать вот так разрываться на части от той боли, что снедала изнутри. И тогда я выключала телефон и закрывалась в своей комнате или же, наоборот, спускалась в гостиную, чтобы вместе с родителями разделить её. Я была в какой-то прострации. Я ненавидела тех, кто приходил оплакивать его. Они были чужими, и я не верила в их слёзы, меня они раздражали. Их громкий плач возле его могилы, когда тело опускали в землю. А мне хотелось закричать, чтобы все они замолчали. Потому что никто не любил его так, как мы. Никто не знал его так, как мы, и поэтому не имел права на это прощание с ним. И Мадан…я считала, что он тоже не имел права присутствовать на его похоронах. Только не он. Не тот, кого Артур так ненавидел.
- Нет, что ты, милая. Поезжай. Я просто…увидеть тебя хотела.