«Неотложка» вселенского масштаба

Когда оказалась среди привычных белых стен, а дверь за моей спиной с тихим шипеньем закрылась, я облегчённо выдохнула. Надо же, а ведь даже не заметила, что там, снаружи, неясная тревога плавила всё внутри, мешая думать. Даже находку нашу не рассмотрела как следует, пока не зашла внутрь.

А посмотреть было на что. Мужчина. Кажется, очень высокий, в длинном плаще, закрывающем его от шеи до пят. И мне не показалось — он действительно лежал вниз лицом, и не только ноги и голова были в неловкой позе. Оглянулась — Машэ уже и след простыл. И хорошо. Чую, что-то тут совсем плохое.

— Всёля, давай быстро на осмотр. Что там?

Транспорт резво двигался в коридор к лаборатории. Там уже была дверь в новую комнату.

— Сейчас сама всё увидишь.

И я увидела. Когда перевернула мужчину с помощью всё того же слегка модифицированного транспорта.

— О боги милосердные...

Я закрыла рот рукой. Это было похоже... похоже...

Мне многое пришлось повидать благодаря Всёле: и колотые раны от холодного оружия, и раны от оружия огнестрельного, и открытые переломы. И роды я принимала. И душевные раны бинтовала.

Но вот такого...

Такого я ещё не видела.

Теперь человек лежал, безвольно запрокинув голову и свесив руку, измятую какой-то неизвестной силой в совершенно нереальное положение. Плащ завернулся, и ярким жутким пятном в животе человека зияла ярко-алая рана, похожая на кратер вулкана, — широкая снаружи, с узким основанием, а края – как на картинке в книгах – слои человеческих внутренностей...

Я судорожно сглотнула.

— С таким не живут!.. – сипло выдохнула, борясь с тошнотой.

Похожая рана — рваная воронка, только поменьше, зияла ниже, на боку. И при таких страшных ранениях человек дышал, едва заметно, слабо, но дышал! Это было ненормально. Я видела его внутренности, будто рассечённые тупым ножом, но крови при этом не было!

— Туника! — реакция была мгновенная. — Свет!

— Всёля, что это? — спросила, чувствуя, как от ужаса по спине бегут мурашки, но осмотр не прервала. — Отчего такое бывает?

Я просканировала мужчину с ног до головы, заодно срезала одежду и сняла обувь.

Тяжело выдохнула. Работы предстояло много: частичное восстановление желудка, кишечника, печени, селезёнки и, кажется, поджелудочной. Их разорвало и вынесло из организма будто взрывом. Странным точечным взрывом изнутри, с довольно аккуратными для такой раны краями...

Как такое может быть? И бывает ли вообще? Этот вопрос полностью занимал мои мысли.

— Впервые вижу, — прошелестела Всёля.

Насос для внутривенного введения заправила самым сильным снотворным и обезболивающим и уже приставила к сгибу локтя, как глаза мужчины открылись.

Лицо, когда я убрала с него слой грязи и мусора, прилипшего после встречи с почвой леса, было бледно до синевы. Глаза, казалось, тоже потеряли цвет от боли или нечеловеческого напряжения — на фоне кровоподтёков на склерах от полопавшихся сосудов они выглядели вылинявшими, тоже почти бесцветными.

Он шевельнул такими же блеклыми сухими губами, чуть двинул бровями, будто силился, но так и не смог сказать ни слова. Прикрыл глаза на мгновенье, сглотнул сухим горлом, снова открыл и всё же выдавил:

— Не сдался... Пусть умрёт...

— Сейчас станет лучше, — пробормотала я, даже не пытаясь понять, о чём он говорит. В таком состоянии, по-моему, говорить вообще невозможно!

Разве только бредить…

Или агонизировать.

Но вот агония – это не про нас. Если у нас со Всёлей есть живой человек, то он должен выжить. Не для того же он попал к нам на станцию, чтобы умереть, верно?

Для меня и, думаю, для Всёли тоже это был вопрос чести.

Такие операции, как нам предстояла, мы с ней не делали. Частично нарастить ткани к имеющимся, залатать дыру, собрать разорванные внутренние органы, например, желудок, мы могли. Уже делали. Не без трудностей, огромных вливаний сил Всёли, моих молитв всем возможным и невозможным богам и самых отборных ругательств, но делали. Но вот что делать, когда такое?..

Как он до сих пор не умер? Ещё и в сознание пришёл.

Срочно приступаю! Про дело чести я уже говорила.

И я стала восстанавливать то, что спасти было можно, брала образцы тканей и отправляла их в репликатор.

Провозились мы долго. И даже голос Всёли, казалась, был уставшим, когда я, наконец, отвалилась от стола, на котором лежал уже в целом собранный мужчина. Его организм вёл себя странно. Казалось, что органы будто помогают затягивать раны, наращивать плоть, сами смыкаются под шовным материалом. Но всё это, должно быть, казалось мне от усталости. Ведь такого просто не могло быть.

С обеими дырами мы справились, оставив возможность для ревизии, восстановили чудовищно покорёженную руку (представить, чем можно было такое вытворить с человеческим организмом, я так и не смогла), надели фиксирующую повязку.

Завершая уборку, отправляя в небытие грязные салфетки, инструменты и прочее ненужное, я рассматривала мужчину.