Неожиданные люди

Тут в дымке облачка, расположившегося на скамейке, стала проступать фигура человека — сначала смутно, а потом отчетливее и быстрее, как на проявляемом фотопортрете, цветном фотопортрете, потому что, вопреки бесцветности всех окружающих Ваганова предметов, тот, кто перед ним теперь сидел, — молодая женщина, с живой, одухотворенной улыбкой на него взиравшая, имела вполне естественный румянец, чуть влажные губы, серые, с голубоватым отливом глаза, пшеничные, с золотистым оттенком волосы, обтекающие тонкое лицо и ниспадающие на покатые плечи; она была в бледно-лиловом платье с воланами, воздушный подол его, как пеной, закрывал ее ноги и лежал на самом днище лодки. Она напоминала барышню из фильма-спектакля на чеховский сюжет…

— Скажите, Андрей, — промолвила вдруг женщина, словно продолжая разговор. — Я давно вас хочу спросить… ведь вы… у вас у самого ведь времени нет спросить себя об этом… Скажите, любили вы когда-нибудь?..

Теперь, когда она заговорила, что-то знакомое послышалось Ваганову в звуке ее голоса, но промелькнуло, как забытое воспоминание, и оборвалось…

— Лучше уж спросить, знаю ли я значение слова «любить», — с насмешкой над самим собой сказал Ваганов.

— О, конечно же вы знаете, — с улыбкой возразила женщина. — Любить — это значит стремиться друг к другу…

«Ну, стремиться-то я стремился», — насмешливо подумал Ваганов, который смолоду, в деревне, легко и просто сходился с женщинами — все они были одиноки и много старше его…

— Тогда я так спрошу, — нарушила молчание женщина. — Как вы объяснялись в любви вашей нынешней супруге?..

— Я просто-напросто сделал ей предложение.

— Значит, вы любили, раз просили ее руки! — радуясь чему-то, воскликнула женщина.

— Я уже сказал, я не понимаю этого слова… Мы встретились случайно, в поезде, по пути в командировку… Проговорили всю ночь, во многих взглядах сошлись — она у меня тоже строитель, инженер, — и кажется, понравились друг другу… Некоторое время переписывались, а потом я приехал к ней в Барнаул и сделал предложение. Если хотите, можете назвать это любовью…

Грустное, разочарованное выражение мелькнуло на лице у незнакомки, и, медленно качая головой, она спросила:

— И вы никогда-никогда не болели любовью?..

— Ну вот еще! — смутившись отчего-то, буркнул Ваганов.

— И ваше сердце никогда не трепетало при мысли о любимой? Звук голоса ее никогда не кружил вам голову? Нежный взгляд, адресованный вам, разве никогда не вызывал в вас бури ликованья? А обращенная к вашему сопернику улыбка разве никогда не резала вас ревностью?.. Неужто вы не тосковали, не страдали, не возносились на седьмое небо от любви? Неужели святое это чувство не осеняло вас безумными идеями и не бросало вас на дерзкие, высокие поступки?.. Нет, Ваганов, не могу поверить, что эти чувства заповедны вам!..

Она остановилась и смотрела на него с волнением, как будто от его ответа могла быть счастлива или несчастна.

«Некогда мне было думать о любви! — хотел сердито выпалить Ваганов. — Студентом я учился и работал, чтобы прокормить себя! Я зверски уставал и даже засыпал за учебником… А когда я кончил и приехал сюда, на сибирскую стройку, меня поглотила работа! Мне всю дорогу было некогда! У меня едва хватало времени на сон! Некогда мне было заниматься любовью! »

Он хотел было сказать все это незнакомке, которая с таким вниманием смотрела на него, а лодка по течению плыла, плыла… но вдруг ВОСПОМИНАНИЕ с пронзительностью молнии перечеркнуло все происходящее отрывисто, несвязанно, мелькнувшими, как кинокадры, картинами, одна за другой.

…Мощеный, полутемный двор института… густая цепь студентов-старшекурсников, свернувшаяся в плотное кольцо, и в центре — он, Ваганов, взъерошенный и злой на человека, чье толстое, округлое лицо с мелкими глазами маячит перед ним боксерской грушей… резкие, отмашистые удары с одной и беспорядочные, частые, по-бабьи неумелые, — с другой… азартный возглас на весь двор: «Врежь ему, Андрей, врежь!» Кровь, кривым ручьем побежавшая по бледному от страха, ненавистному лицу… и неожиданность — упавшие плетями руки… грузное покачивание ванькой-встанькой громоздкой туши, на голову выше Ваганова, и удивленный вскрик: «Держи его, он падает!»

…Квадратный кабинет проректора по учебной работе… Дубовый стол, заваленный бумагами… Из-за стола величественно, как швейцар дорогого ресторана, возвышается сам Медников. Его внушительный бас, похожий на бас Левитана, рвется из двери и окон:

— Вы комсомольский секретарь! Студент последнего курса! Почти инженер! И учинили драку в стенах института! Это возмутительно!..

Тонкое вяканье комитетского секретаря:

— Платон Сергеевич, но он, Ваганов… он защищал честь девушки.

Комитетскому секретарю, не менее внушительно:

— Интеллигент должен уметь защитить честь девушки без мордобоя!

И Ваганову:

— Я объявляю вам в приказе выговор!..