Неожиданные встречи

В это время серебристые чайки, будто успокоившись, отстали от меня. Лишь иногда одна-две наведывались ко мне и, описав насколько кругов, исчезали. Но неожиданно в дальнем углу острова раздался дружный многоголосый крик чаек: сюда, медленно размахивая крыльями, летел черный орел. Стайка чаек, сверкая белоснежным оперением, бросилась наперерез орлу, и ему стоило труда уклоняться от атак многочисленных неприятелей. В большой черной птице я легко узнал довольно редкого орлана-белохвоста, охотника за рыбами. Очевидно, заметив беспокойство чаек, он поспешил проведать своих птенцов.

Серебристые чайки явно недолюбливали орла. Может быть, эта неприязнь у них укоренилась в инстинкте, так как вряд ли орел, живущий на этом острове, мог чем-нибудь повредить колонии. Обычно хищные птицы никогда не охотятся возле своего гнезда и это правило соблюдают неукоснительно. Портить отношения с соседями не полагалось: плохой мир был лучше хорошей войны. Этого же правила придерживались и серебристые чайки. Иначе они, сильные, большие, с крепким клювом и явно хищническими наклонностями, могли спокойно расправиться с беспомощным потомством царя птиц. Ну а коллективная атака на орла совершалась просто так, ради поддержания престижа. На острове соблюдался явный вооруженный нейтралитет.

Сопровождаемый крикливыми чайками, орел медленно проплыл над островком, а я, чтобы успокоить его родительские чувства, поспешил отойти подальше от гнезда. Но тотчас же натолкнулся на пустельгу. Она, испугав меня неожиданным своим появлением, выпорхнула из-под самых моих ног из груды больших гранитных плит, нагроможденных друг на друга. Тут, оказывается, среди камней, сбившись в кучу и, как мне показалось, злобно сверкая глазами, находилось пять покрытых белым пушком птенцов. Обеспокоенная мать (самки пустельги легко отличаются от самцов), планируя против ветра, металась надо мною, издавая громкие крики. Ее супруг не появился.

К сожалению, сфотографировать птенцов пустельги было невозможно: они сидели в тени глубокой ниши.

Островок производил странное впечатление. Более чем наполовину покрытый травами, он пестрел белыми головками цветущего лука. Кое-где росла сизая полынь, желтели высохшие от зноя пустынные злаки, виднелось несколько нежно-фиолетовых растений кермека, росли небольшие кустики таволги. На крохотных участках земли среди гранитных плит жили сеноставки-пищухи. Кое-где они мелькали серыми тенями от камня к камню с легкими, предостерегающими собратьев криками. Иногда один из грызунов, застыв неподвижно, следил за мною — необычным посетителем этого дикого уголка природы.

Обычно в такое время возле нор сеноставок уже бывают небольшие, аккуратно сложенные стожки просушенных растений. Грызуны заготовляют их на долгую и бескормную зиму. Но здесь стожков нигде не видно. Было непонятно, как тут, в обстановке крайне бедной растительности, существовала колония этих милых зверьков. Очевидно, серебристые чайки, обладающие хищническими наклонностями, не трогали пищух, довольствуясь изобилием в озере рыбы. Возможно, сказывалась и традиция не охотиться вблизи своих гнезд, не портить отношений с соседями.

У самого берега камни совершенно белые от птичьего помета, а мелкий гравий покрыт рыбьими костями. На пологой части острова между камнями виднелись небольшие гнезда чаек, сложенные из травинок, соломинок, тонких тростинок и засушенных стеблей лука. И что меня удивило: они были вместе с корневищами. Как чайки могли вырывать лук вместе с корневищем, крепко сидящим в почве?

Кое-где валялись обломки яичной скорлупы серовато-зеленого цвета с крупными черно-коричневыми пятнами. Птицы, как мне показалось, закончили гнездование. Но я ошибся. Целая стайка серых птенцов-пуховичков, очевидно, не без вмешательства родителей, маленькой эскадрой отплывала от острова, сопровождаемая стаей обеспокоенных взрослых. И тогда я неожиданно увидел одного птенца, распластавшегося среди камней. Он широко раскрыл клюв, часто и с трудом дышал. Его большие, широко раскрытые глаза выражали ужас и отчаяние.

Поспешно обошел стороной птенца, а когда обернулся, то увидел, что его голова поникла. Тогда я подошел к нему. Он был мертв, и сердце его не билось. Отчего наступила гибель — осталось непонятным. Я попытался его оживить, поднес к воде, обрызгал ею, предполагая, что молодая чайка перегрелась на камнях, но безуспешно.

Гибель птенца испортила настроение интересной прогулки по острову.