Неожиданный визит

Рыбачкам и крестьянкам с берега было, конечно, невдомек, что тетушка — автор многих известных научных трудов по орнитологии. Они подсмеивались над ней, считая ее слегка чудаковатой: ну скажите на милость, какой нормальной женщине взбредет в голову куковать годами одной в лесу — наверняка она ведьма и водит шуры-муры с самим чертом.

Анна, сестра Сони, после рождения Гильберты сожгла все мосты, соединявшие ее с внешним миром. Наблюдая за ней в первые годы, тетя считала, что та живет с дочерью в стеклянном доме, и опасалась невольно, как бы на него не свалился какой-нибудь камень. Но девочка подрастала, и, казалось, ничто — ни школа, ни работа матери — не грозило разрушить прозрачный колпак, которым они отгородили себя от всех прочих, отгородили на то время, пока лишь они двое были нужны друг другу.

Гильберте исполнилось десять, когда Анна познакомилась с Фолькером. Вопреки опасениям, в пространстве, принадлежавшем доныне лишь им одним, нашлось, оказывается, место и для третьего.

Дочь вела себя просто безупречно. В отношениях с чужим мужчиной она была вежлива и любезна, а если Фолькер и мать хотели побыть вдвоем, выказывала прямо-таки бездну предупредительности и такта — ни дать ни взять образцовый ребенок с картинки какого-нибудь педагогического журнала. Когда же Фолькер их вдруг покинул, Анна просто пришла в ужас от неожиданного взрыва восторга, охватившего дочь. Гильберта была в экстазе: она хохотала, издавала победные вопли, вспрыгивала на столы и стулья и исполняла на них какие-то дикие танцы. Позже она уверяла, что изгнала Фолькера из дома колдовством и заклинаниями, которым научилась у тети Сони, когда первый раз побывала у нее на острове.

А еще позже, когда однажды вечером в саду, обнявшись, они полулежали рядом в широком кресле-качалке и всматривались в звездное небо, Анна дала себе слово никогда больше так опрометчиво не впускать в свою жизнь ничего, что могло бы отдалить от нее дочь.

Кто клятву забудет, себя погубит…

Гильберта по-прежнему приносила из школы одни пятерки. Даже после того, как в доме появился Эвальд. Анна сразу же пригласила его к обеду — нечего встречаться тайком, так будет лучше, решила она.

За столом мать поцеловала Эвальда и, увидев, как побледнела Гильберта, с вызовом посмотрела ей в глаза. Дочь с такой силой прикусила нижнюю губу, что на ней выступила капля крови — всего одна маленькая капелька, не больше той, что носят в платочке у сердца крестьянские девушки, чтобы привораживать женихов. А утром, выйдя на террасу, Анна увидела на пучке соломы оторванную голову любимой куклы Гильберты. В ответ на недоуменный вопрос дочь заявила, что не имеет об этом никакого понятия и вообще всю ночь проспала как убитая.

Учебный год Гильберта окончила на «отлично». В награду Анна хотела было сводить ее в кафе и угостить мороженым, но, зайдя к ней в комнату с этим предложением, застала ее за укладкой рюкзака. Равнодушным голосом Гильберта сказала, что решила провести каникулы у тети Сони, и если мать хочет, то — пожалуйста — может дать телеграмму.

Взгляд ее серых глаз был при этом чист и бесстрастен. Эвальд не показывался в их доме вот уже третью неделю.

В то время, как тетя Соня читала письмо сестры, Гильберта переодевалась, чтобы идти обследовать остров.

— Не забирайся глубоко в чащу, а то потревожишь птиц, — тетя оторвалась от письма и взглянула на племянницу поверх очков. — Рыбачить и купаться можешь сколько душе угодно, только не увлекайся слишком — ты же знаешь, я не могу следить за тобой все время. Обед стоит в духовке… Кстати, долго ты у меня пробудешь?

Гильберта пожала плечами.

— В сентябре каникулы кончатся, — заметила тетя.

— Я могу ездить на лодке в деревню — там ведь есть школа.

— А когда вода поднимется выше мостков?

Вместо ответа Гильберта спросила:

— Помнишь, ты тогда рассказывала всякие страшные вещи…

Тетя улыбнулась:

— Как же, и ты сразу запросилась домой — так перепугалась…

— Теперь я уже ничего не боюсь, — бросила на ходу Гильберта и выскользнула за дверь.

Тетя продолжала читать: «Перед отъездом она поцеловала меня равнодушно, как чужая…» Потом взглянула в окно: желтый плащ Гильберты мелькнул около берега, затем появился в кустах справа — племянница сошла с тропинки и направилась в самую гущу леса. И тетушка снова улыбнулась.

…Все было точь-в-точь как пять лет назад, только теперь добавилось ощущение боли. Эх, Анна, Анна-изменница!

В прошлый раз у тети Сони Гильберта слушала страшные заклинания и, холодея от страха, верила и не верила в них, а после набрела в лесу на старую-престарую печь для обжига глины, и голоса звали ее остаться, но она хотела домой, потому что Анна, ее мать, была тогда для нее дороже всех на свете.

Она продиралась через кусты и густые заросли крапивы, боясь потерять невидимую путеводную нить, сотканную из птичьих голосов. Миновала одинокую дикую вишню, сломленную бурей. Ни единой человеческой души вокруг…