Есть одна моя фотография. Мне пять лет, я стою на каменной тумбе, наряженная в кожаные брюки и тирольскую шляпу. Волосы уложены на ушах плотными баранками. Шпильки колют мне уши, и я чувствую себя униженной этим маскарадом. Но фотография ничего этого не отражает. Маленькая благовоспитанная девочка послушно смотрит в объектив. Я всегда была славной девочкой. Моя ярко выраженная отличительная черта — послушание и трудолюбие.
Но неправильно было бы думать, что мое поведение определялось внешним принуждением. Нет. Послушание и трудолюбие было моей внутренней потребностью. Я была жадна на похвалу и признание. Мама гладила меня по головке и говорила:
— Я знаю, что могу на тебя положиться.
И меня пронизывало какое-то чудесное ощущение удовлетворенности. Все было так просто. Нужно было только при всех обстоятельствах делать то, что от тебя требуют. Бурные взрывы брата внушали мне лишь презрение.
Ко мне и не предъявляли никаких несправедливых требований. Скорее требовали чуть меньше, чем было бы справедливо. Я была хорошей ученицей. Сознающей свой долг студенткой. Мама всегда была моим близким другом. Источником подтверждений и оправданий. Источником счастья. Разве мог бы Петер все это мне заменить?
Когда мы поженились, я уже была беременна. Мы оба были студентами, и у нас не было никаких прав.
Милый мальчик. Сказала мама. И приняла Петера в семью как родного сына. Но Петер не хотел быть милым мальчиком. Он никогда не знал благополучной семьи. Его мать жила со вторым мужем. И Петер, как только стал студентом, уехал из дому.
Мы с Петером все чаще раздражали друг друга. Стоило нам поспорить из-за пустяка, и папа тут же начинал бороться с приступом стенокардии. Сидел в углу дивана и капал нитрангин форте на дрожащую руку. Мама склонялась над ним и вытирала ему платком капли пота со лба. Они не вмешивались. Они только молчали. Долго. Укоризненно.
Когда родился Томми, я сдавала экзамен на получение диплома. Не знаю, как бы я справилась со всем этим без мамы. Другие студентки завидовали мне.
Окончив институт, мы получили квартиру в старом доме без удобств. Комнаты запущенные, из окон дует, туалет на лестничной площадке между этажами — один на шесть семей. Я представить себе не могла, как я там со всем справлюсь. Томми пришлось бы отдать в ясли. Болезни не заставили бы себя ждать. А я ведь обязалась через три года представить диссертацию.
Мне кажется, тогда я еще любила Петера. Но я струсила и позволила ему переехать в ту квартиру одному. Временно. Пока что.
Подожди, девочка. Он уже привык сытно кормиться. Сказала мама. Но Петер не вернулся, а подал на развод.
Бедная девочка. Сказала мама. Теперь-то я наконец могу сказать тебе правду. Это неподходящий для тебя муж. Ты с твоей диссертацией обогнала его. Вот в чем истинная причина. Этого он не мог пережить. Но у тебя всегда будут трудности. Мужчина, как правило, хочет удобств только для себя. А ты тут со своей ученостью. Это его переутомляет и ущемляет чувство собственного достоинства. Так не зарывать же тебе из-за этого свой талант в землю. Придется тебе примириться с мыслью, что ты останешься одна. Но пока я жива…
Вот так мы и жили. Папа, который слабел все больше, с его клизмами и слизистыми супчиками. Брат Герман Михаэль, который целый день гулял, но лгал, будто он в музыкальном училище. Я, которой злые языки инкриминировали недостаточность женского обаяния. Из зависти. Сказала мама. Ведь я была самым молодым заведующим отделом.
Я мирилась с тем, что Томми свои маленькие трудности решал с бабушкой. Когда я приходила вечером домой и хотела с ним поиграть, мама укоризненно показывала на часы:
— Как можно возбуждать ребенка перед сном!
Она брала Томми на руки и несла его купать. Мне не нужно было ни о чем беспокоиться, все шло раз навсегда заведенным порядком. Женский журнал напечатал обо мне довольно лестную статью, в которой с похвалой упоминалось и о маме.
У нас опять царило согласие и гармония, и, возможно, так было бы вовек, если б рядом не поселился новый сосед.
Этот сосед вообще не подходил к нашему окружению. Неопрятный тип с бородой, в перепачканных штанах, неопределенного возраста. Никто не знал, на какие средства он живет. Болтали всякое. Лодырь. Асоциальный элемент. Мама вызвала слесаря — врезать дополнительный замок в дверь — и сказала:
— Хорошо, если насекомые не заведутся.