Неожиданный визит

За два месяца я приняла участие в двадцати трех вечерах: чтение стихов, обсуждение. Выступив в семи радиопередачах, говорила о преисполняющей меня внутренней потребности писать стихи.

События, развиваясь подобным образом, повлияли на мое окружение. Роберт при каждом удобном случае говорил о тяжком жребии быть супругом поэтессы. А директор даже хвастал с надлежащей осторожностью тем, что под его началом издавна поощрялись таланты во всех областях искусства. Но сын и завотделом все еще сохраняли сдержанность.

Сын опасался, что на уроках литературы им придется проходить мои стихи, из-за чего он перессорится со всеми своими друзьями. Завотделом настаивал на своих мрачных прогнозах и дал мне коварный совет — избрать героем следующей баллады нашего директора.

Однажды вечером я лежала на кушетке с рюмкой коньяка в руке. Я видела себя на экране телевизора: вместе с ведущим я сидела у камина, свободно и уверенно болтая о планах на будущее. Мне было нелегко отнестись к себе с симпатией. Я выключила телевизор и глотнула коньяку.

Утром, проснувшись, я тотчас поняла: время творчества для меня миновало. Я чувствовала себя опустошенной и выжженной дотла. Мне не приходило в голову ровным счетом ничего, о чем я могла бы писать. Я сама себе казалась предельно нелепой. Наступило жестокое похмелье.

Я не пошла на работу, а бесцельно бродила по незнакомым улицам, пока не наступил вечер и не сработали реле уличных фонарей. Из вентиляционных шахт метро подымался теплый воздух. Наступила зима. Поеживаясь от холода, я зашла в пивную и очутилась в какой-то подвыпившей компании. Новые знакомые угостили меня пивом и водкой. Мое имя было им, кажется, неизвестно, что меня очень утешило. После двойной порции водки я призналась, что я известная поэтесса, у которой внезапно пропала способность сочинять стихи.

— Стихи сочинять — занятие дерьмовое, — сказал сухопарый старикан с лицом хищной птицы. — Лучше раздобудь да протолкни стоящую заявку. Ну хоть на бетономешалку, к примеру.

— На кой тебе бетономешалка? — удивился его приятель, коренастый человек средних лет, у которого не было кончика указательного пальца на правой руке и к которому я тотчас почувствовала доверие.

— И не нужна. Да отлично можно обменять с компенсацией, — ответил старикан.

Я уже точно не помню, как там было дело. Но Коренастый вдруг вскочил в ярости и осыпал меня грубейшими ругательствами. Счастье мое, что я женщина, кричал он. Иначе он пересчитал бы мне ребра.

Обратный путь полностью выветрился из моей памяти. Одно я помню точно — прежде чем покинуть пивную, я обещала Коренастому начать новую жизнь и поискать себе работу у них на предприятии.

В трезвом состоянии эта идея отнюдь не привела меня в восторг, но я не видела другого выхода. И отправилась к директору, чтобы сообщить ему, пока не иссякла решимость, о моем уходе.

Но тут мне на помощь пришел случай. Приемная была пуста. Директор разговаривал по телефону у себя в кабинете с другим директором. Я вынула из коробки бланк, заложила в машинку и напечатала распоряжение моему завотделом: «…строжайше запретить этой сотруднице сочинение стихов. Во избежание ненужных осложнений рекомендую позаботиться о благоприятных условиях труда».

Бумагу я сунула в папку на подпись директору.

Перевод И. Каринцевой.

КРОКОДИЛ В НАШЕМ ОЗЕРЕ

Человек по своей натуре противоречив. От круга близких ему людей его влечет в неведомую даль. Во всех совершенных им глупостях он обвиняет отца, мать, жену и детей. Но стоит ему наконец оказаться один на один с большим миром, где надо самому отвечать за себя, как ему приходится солоно, и он рвется назад. Человеку, собственно говоря, никогда не угодить.

Наша семья была безупречной, И такой должна была оставаться всегда.

К основному ее ядру принадлежали мама, папа, мой брат Герман Михаэль, мой сын Томми и я. Петер — не принадлежал. Больше не принадлежал. Тетя Карола тоже. И все, кто появился позже, стало быть после тети Каролы, тем более не принадлежали. Мы были за четкое разграничение.

По ту сторону семейной границы проникали только сообщения об успехах и оптимизм. Болезнь папы была проявлением высшей силы. Приглашения рассылались, когда было, что выставить напоказ. Новый ковер. Или моторную лодку. Но до нее мы еще не дошли. Эта история начинается куда раньше.

Квартира наша находилась на тихой боковой улочке, застроенной четырехэтажными старыми домами. Вечные черные пятна от угля, который ссыпали в подвал, на тротуаре и облупленная серая штукатурка придавали этим местам грязноватый облик. Зимой в голых кустах палисадников скапливались обрывки бумаги.

Несмотря на это, мы чувствовали себя на нашей улице дома. Она была не тех габаритов, что насилуют душу. Здесь еще каждый знал каждого. Старожилы здоровались друг с другом. А мы принадлежали к старожилам.