Непобедимый. Право на семью

По спине… Нет, по всему моему телу несутся тысячи огромных и острых мурашек. Дыхание стынет комом в груди. Пока его не разбивает сумасшедшее сердцебиение.

— Да, Полина, — кивает Лариса Петровна, пока у меня безостановочно бегут слезы. — Кто-то рожден слабым и слабым умирает. А кто-то, как Михаил «Непобедимый» Тихомиров, рожден сильным и сильным воспитан. Для него быть уязвимым — тяжко. На том этапе невозможно. Хотя, я уверена, он пытался.

28

Полина

— Полина, ну ты будто не с нами! — восклицает Алик.

— Вот и я тоже наблюдаю, — поддакивает его двоюродная сестра Лина. — Столько не виделись! А ты сидишь, молчишь, и, кажется, даже не слушаешь.

— Отвыкла она от нас, — вступается за меня Мира. — У принцессы Аравиной теперь взрослая жизнь, а вы о клубах болтаете.

— Нет, ну мы все понимаем… — тянет Алик без особой уверенности. Задерживая на мне взгляд, какую-то паузу тянет. — Но ты же пойдешь с нами? Как не отметить твое возвращение?

— Так мы, вроде как, сейчас отмечаем, — с улыбкой маячу бокалом.

Ребята смеются.

— Да кто так отмечает? — это уже Петр — парень Лины, включается.

Его я смутно помню. Он не из нашей компании.

Да и вообще… Мира права, неинтересно мне все это. Я не могу включиться в разговор, потому что мысленно постоянно возвращаюсь к Мише. Что они делают? Как Егор? Еще и слова Ларисы Петровны засели в мозгу. Как я ни пытаюсь прогнать их из головы, ничего не получается. Прибегаю к грязным приемам — убеждаю себя, что бабуля Тихомирова немного не в себе, и воспринимать ее всерьез давно нельзя. Стыдно, конечно. Но я хочу спастись от нового разочарования и последующей боли.

— Ребят, я поеду, наверное, — шепчу и спешно поднимаюсь. — Переживаю о сыне. Не могу толком расслабиться. Он долго без меня не выдерживает, капризничает… — не знаю, зачем я это поясняю. Все смотрят на меня с недоумением и молчат, явно не понимая, что сказать. Только Мира кивает и встает следом. — Созвонимся, — машу на прощание рукой и направляюсь к выходу.

Едва оказываюсь на улице, меня вдруг начинает трясти. Уже, конечно, дело к вечеру идет, но до критического снижения температуры далеко.

— Ты чего? — спрашивает Мира, заметив мою дрожь.

— Не знаю… Как-то нехорошо мне. Домой быстрее хочу.

— Сейчас поедем. Такси уже близко.

Машина действительно быстро прибывает. Мы забираемся вдвоем на заднее сиденье. Однако и в салоне меня не перестает знобить.

— Может, мне выйти с тобой? По-моему, ты заболела?

— Да нет, — отмахиваюсь я. — Знаешь же, что у меня на нервах тоже бывает подобное. Сейчас приеду, обниму Егорку и успокоюсь.

— Ну, смотри… — шепчет Мира. — Я что-то переживаю…

— Не стоит, правда… Боже, я одни неудобства всем причиняю…

— Не выдумывай!

— Так и есть, Мир. Одни проблемы.

— Давай завтра к этому самокопанию вернемся. Помнишь, как нас учили? Сейчас нужно расслабиться и очистить голову. От всего!

— Да-да, согласна, — хватаюсь за этот совет, как за соломинку.

— Ну, вот и славно, — выдыхает Мира, обнимая меня.

До дома молчим, и я действительно успокаиваюсь. Сдержанно прощаюсь с подругой и иду к подъезду. Однако уже в лифте сердце снова разгоняется, а в тело возвращается дрожь.

Уже почти семь. Будет ли странно, если я заберу Егора в свою комнату и не буду показываться до утра? Нет, малыш, конечно же, сам станет бегать к отцу. И потом, он больше не хочет спать в моей комнате. Сыну нравится его личная спальня и то, что Миша его укладывает.

Едва открываю дверь квартиры, натыкаюсь на Тихомирова. Егор с ним, но я не сразу фокусируюсь. Зависаю на Мише. Дрожь усиливается, а внутри все пылать начинает.

— Что-то не так? — спрашиваю едва слышно.

Не понимаю, почему он так пристально меня рассматривает.

— Мира написала, что тебе плохо. Это так? Что беспокоит?

Черт возьми…

— Хм… Да нет… Нормально все… — отворачиваюсь, якобы только для того, чтобы разуться. На самом деле прячу горящее лицо и увлажнившиеся глаза. — Немного голова болит. Сейчас приму теплый душ, лягу, и все пройдет.

— Утром ты себя тоже плохо чувствовала. И, по твоим словам же, ночью, — предъявляет Миша таким тоном, словно это запрещено законом. — Может, поведешь себя как взрослая и вызовешь врача?

Резко вдыхаю и стремительно оборачиваюсь. Волосы разлетаются, и от головокружения перед глазами все плывет, но я все это игнорирую.

— А может, я сама понимаю, когда нужен врач, а когда нет? — выдаю чересчур взвинченным тоном, как только зрение проясняется.

— Понимаешь?

— Ты надо мной издеваешься?

— А ты надо мной?

Давит взглядом и будто раскалывает меня. Трескается что-то в груди и рассыпается.

— Миша… — в этом выдохе все мои эмоции.

Смотрю на него, не скрывая ничего. Хотя сама не осознаю, что же так бушует в груди.

— Что, Полина?

И его взгляд меняется. Спадает этот вечный гнев. Загорается что-то другое. Нечто такое, что вызывает внутри меня настоящий пожар. Он завораживает и одновременно пугает.

— Дай пройти, пожалуйста, — прошу, уводя взгляд.

Тихомиров несколько долгих секунд не двигается. А потом, вызывая у меня вздох облегчения, отступает в сторону.