— Прекрасно… — бормочу, лишь бы не молчать. — А то я сомневалась. Думала кому-то из родителей позвонить. Но ты свободен, да? — не могу прекратить каждый раз так уточнять. Все мне кажется, что я ему причиняю беспокойство. Никак не привыкну, что делить родительские обязанности — нормально. — Я просто… С друзьями еще встретиться хотела… Они, как узнали, что я в Москве, так каждый день зовут… Неудобно.
Миша больше ничего не отвечает, но и в свою комнату не уходит. Стоит и смотрит. Причем не на Егора, а именно на меня.
— Меня часа три не будет. Ничего? Или, может, все же…
— Сказал же, — жестко перебивает Тихомиров. Я вздрагиваю. Он замолкает. Смотрит на сына. После этого добавляет уже ровнее: — Можешь решать свои дела, я останусь дома до вечера.
— Хорошо. Спасибо.
Зрительный контакт между нами еще какое-то время сохраняется, а потом Миша разворачивается и уходит.
— Ты точно не голоден? — не сдержавшись, кричу ему в спину. — Может, хоть попробуешь, как получилось?
Он даже не оборачивается.
— Нет, — отвечает на ходу.
Я стараюсь убедить себя, что мне плевать на то, как он ко мне относится. Но обида горит в груди. И сильнее всего она распаляется, когда Тихомиров после традиционного укладывания Егора — теперь это его обязанность — не идет, как все эти недели, в свою спальню, а направляется к входной двери.
Ничего не объясняет, просто уходит.
Я замираю в коридоре. Долго, не моргая, смотрю в пустоту. Пока боль в груди не заставляет сделать крупный вдох. Только после этого начинаю двигаться.
Иду в кухню. Наливаю в стакан воды. Медленно отпиваю.
Только другие мысли звучат гораздо громче. Они кричат. Даже пульс и тот оказывается сильнее и яростнее того жалкого самовнушения.
Странно, что он, учитывая не раз озвученные им жизненные ориентиры, еще не женат.
Тогда что же так болит? Почему никак не стихает? Почему ничего не работает?
27
— Мамочка, — слышу сквозь сон. Матрас мягко играет, когда Егорка запрыгивает ко мне на кровать. — Вставай быстрее!
— Да, сынок, сейчас… — бормочу, силясь открыть глаза.
— Мамочка… Мы ждем, ждем…
— Угу…
— Пап, она не хочет просыпаться…
— Ладно, Егор. Пусть спит, — от звуков этого голоса меня будто током простреливает. Мозг с шумом бросается в работу. Сознание вмиг проясняется. — Пойдем вдвоем завтракать.
Резко сажусь, но не сразу удается сфокусировать взгляд. Пока отбрасываю всклоченные волосы, пока моргаю… Вижу Мишу и только тогда вспоминаю о необходимости прикрыть полупрозрачный лиф сорочки одеялом. Движения получаются дергаными и неуклюжими. Дыхание сбивается. Щеки и шею заливает жаром.
— Что случилось? — выпаливаю эмоциональнее, чем хотелось бы.
— Ты проспала, — сообщает Тихомиров тем самым тоном, который я в это мгновение почти ненавижу. — Мне через полчаса уходить нужно. Приведи себя в порядок, пока я покормлю Егора.
Едва удерживаюсь, чтобы не фыркнуть в его удаляющуюся надменную и, к сожалению, все еще очень красивую спину. Машинально откликаюсь на прощальный жест и улыбку малыша.
— Уходит он… Что за проблема? — разговариваю сама с собой пару минут спустя. — Можно подумать, чтобы смотреть за своим сыном, я должна быть одета и причесана… — сердито отбросив одеяло, соскакиваю с кровати на пол. — Даже если проспала, это не значит, что можно входить и будить! Достаточно было постучать… Или отправить ко мне одного Егора… Телефон есть, в конце концов… — не прекращая бухтеть, направляюсь в ванную.
Разве это нормально? Почему он считает, что может вот так вот вваливаться? Даже не извинился! Словно такое в порядке вещей. А я, между прочим, из-за него проспала. Глупо, ни за что не признаюсь кому-то еще, но переживала ведь, когда ушел… Не знаю, сколько часов провертелась, безуспешно пытаясь уснуть. Раздражение на Мишу медленно, но целенаправленно перетекает в злость на себя саму.
— Готова?
Дар речи теряю, когда Тихомиров второй раз за утро вламывается ко мне в спальню. Я, конечно, успела одеться, но… Что это вообще такое? Две недели… Две недели ничего такого не было. А тут прям… И смотрит так, словно убить меня собирается. Да убивал бы уже!
— Полина?
— Я тебя слышу, — выходит так, словно огрызаюсь.
Тихомиров, улавливая мой тон, сдвигает брови и прищуривается.
— Но не отвечаешь.
Ладно… Я не права. У меня нет повода злиться.
Плавно перевожу дыхание и беру себя в руки.
— Прости… У меня была ужасная ночь. До сих пор плохо себя чувствую.
Во взгляде Миши что-то меняется. Уходит эта ненавистная клубящаяся тьма. Но… буквально сразу ее заменяет лютый холод.
— Что случилось? Вызвать врача?
— Нет, — спешу отказаться. — Ничего страшного. У меня периодически бывает… Это нервное, — сглатываю. — Тревога.
— Из-за чего?
Из-за тебя.