Непокорная фрау Мельцер

– И представьте себе, в тот же день два репортера появились у входа на виллу, – сообщила Ханна. – Один был из «Последних новостей Аугсбурга», а второй из «Мюнхенского курьера». Но госпожа не хотела их впускать. Тогда они пошли к входу для прислуги, но госпожа Брунненмайер выскочила со сковородкой, и им пришлось убежать. Затем они крадучись обошли дом, думая, что смогут проникнуть внутрь через террасу. Но двери были надежно закрыты. Какая наглость! Гумберт сказал, что журналисты – худшая из всех профессий. Никто с ними не сравнится. Ни один политик, ни даже массовый убийца. Они могут двумя маленькими фразами разрушить целую жизнь.

– Гумберт что-то много говорит, – заметила Гертруда, жуя. – Он снова в порядке?

Ханна кивнула и улыбнулась. Теперь Гумберту придется заменить Юлиуса. Ведь сейчас каждый на вилле должен выполнить свой долг перед господами. Госпожа Брунненмайер сказала:

– В трудные времена мы все должны держаться вместе. Как и тогда.

Она замолчала и посмотрела на свою тарелку, которая так и осталась нетронутой. Все, конечно, знали, что она говорит о том дне, когда полицейский чиновник пришел на кухню виллы, чтобы спросить о Григории. Это был молодой русский, которому Ханна помогла бежать. Тогда все поддержали Ханну, и Гумберт выручил ее, обеспечив ей алиби. Иначе все могло бы плохо для нее окончиться.

– А что же почтенная домоправительница? – с иронией спросила Китти. – Она тоже с ними?

– Она? – возмущенно воскликнула Ханна. – Вовсе нет. Герти тихонько подслушала, когда допрашивали госпожу фон Доберн.

– Малышка Герти всегда умела хорошо подслушивать за дверью, – вставила Китти.

– Тише! – приказала ей Гертруда. – Что же такого рассказала благородная дама?

Ханна проткнула вилкой свой шупфнудель, но есть не стала, а держала в руке.

– Она не говорила ничего плохого о господах. Но втянула нас всех. Потому что, по ее словам, она сразу заподозрила Юлиуса. У него был криминальный характер, и она сама боялась его, потому что он всегда смотрел на нее кровожадным взглядом. Все слуги в доме это знали, но держались вместе и ничего не говорили. Кроме того, она сказала, что Юлиус «подкатывал» к Марии Йордан. Потому что, вероятно, считал, что если женится на богатой, то ему больше никогда не придется работать. И она убеждена, что Юлиус был любовником Йордан и зарезал ее из ревности. Из-за Кристиана, молодого сотрудника.

– Бог ты мой! – пробормотала Гертруда.

– Что такое любовник, мама? – поинтересовалась Додо.

– Друг.

– Как господин Клиппи, да?

Мари нахмурилась и заметила, что Китти весело улыбается.

– Ну ты глупая, – вмешалась Хенни, размазывая квашеную капусту по своей тарелке.

– Додо совсем не глупая, – защитил Лео сестру. – Ты сама глупая, Хенни!

– Вовсе нет. – Хенни поджала губы, потому что хотела сказать что-то важное. – Любовник – это друг, который может целовать и обнимать. Разве не так, мама?

Улыбка Китти исчезла.

– Верно подмечено, – сухо бросила она. – А теперь ты наконец-то доешь свою квашеную капусту. И даже не думай перекинуть ее на тарелку Ханны!

– Мне нужно идти. – Мари посмотрела на часы. – Сегодня днем у меня четыре примерки и новая клиентка.

– Ты так помрешь на работе, Мари, – предупредила Гертруда. – На десерт есть грушевый пирог. Совсем свежий, только из духовки. С сахаром и корицей.

– Сегодня вечером, Гертруда.

В трамвае Мари была настолько поглощена нахлынувшими мыслями, что чуть не пропустила остановку на Каролиненштрассе. Совершенно взволнованная, она приехала в ателье и была рада, что ее сразу же окружили клиентки и сотрудники. Пришлось забыть про свои заботы и сосредоточиться на работе, но всякий раз, когда звонил телефон, она вздрагивала, с колотящимся сердцем ожидая, что госпожа Гинзберг попросит ее зайти в кабинет. Но это были деловые звонки от поставщиков, клиентов, из типографии, которая печатала новые каталоги. Только когда она уже надела пальто и еще раз заглянула в швейную мастерскую, все ли машинки накрыты, раздался звонок Пауля.

– Я уже боялся, что не успею тебя застать.

– О, Пауль, я сегодня прочитала в газете. Мне так жаль всех нас, но особенно тебя и маму.

Был ли он рад ее внезапному признанию? Если так, то он оставался совершенно спокойным.

– Да, очень неприглядное дело.

Она поняла, что он не собирался сейчас плакаться. И все же его молчание причиняло ей боль. Ну, почему все было так сложно?

– Ты говорил с Лизой? – сменила она тему.

– Да. Ей эта затея не по душе. Но она также ничего не будет предпринимать против.

Это звучало неубедительно. Вероятно, Лиза была в ярости.

– Когда мы уезжаем?

– Что скажешь насчет понедельника?

Ей придется перенести несколько встреч и подготовить работу для швей. Но у Пауля, наверное, то же свои проблемы.

– В понедельник. Хорошо.

– Поезд отправляется в семь двадцать. Мне заехать за тобой на машине?

Конечно, он уже изучил расписание. Возможно, даже забронировал купе.

– Спасибо. Я поеду на трамвае.

34