Непосланный посланник

В кабинете было тихо. Сидевшие за столом двое так давно знали друг друга, что это установившееся молчание было для них своеобразным продолжением разговора.

– Знаешь, Лаврентий, вчера я снова разговаривал с нашим гостем… – Сталин в задумчивости касался бархатистой поверхности тяжелого книжного тома, который лежал на поверхности прямо перед ним. – И у меня вновь возникли сомнения по поводу него. А не вводит ли он в заблуждение нас относительно того, что произойдет? Такое ли будущее, каким он нам его описывает? У меня сложилось впечатление, что он нам рассказывает не все… далеко не все, а только то, что выгодно ему.

Берия, все это время буквально буравивший глазами Верховного, сейчас очень сильно напоминал бойцовского пса, у которого с пасти капала слюна и он ждал лишь команды, чтобы вцепиться в горло жертве. Хотя кто мог поручиться, что это впечатление было реальным и действительно отражало суть этого человека.

– Он рассказывал о нашей партии страшные вещи, Лаврентий, – тяжелый взгляд глаз Сталина вновь остановился на сидящем наркоме. – По его словам, в партии большевиков уже сейчас полно подонков и моральных уродов, а через какой-то десяток лет их станет еще больше. Лучшие, говорил он, лягут в землю на этой войне, а самые хитрые, лживые приспособленцы выживут и станут плодиться дальше… Тяжело мне было это слушать…

Видно, и всесильного наркома услышанное задело за живое. Он несколько раз порывался встать, а его покрытое красными пятнами лицо практически пылало гневом.

– Подожди, подожди… – Сталин махнул рукой. – А может он прав, товарищ Берия? – вдруг неожиданно перешел он на официальное обращение к наркому, чем заставил его вздрогнуть. – Давно ли мы расчищали то дерьмо, что оставил Ежов? А? Есть мнение, что и сейчас комиссариат государственной безопасности допускает массовые нарушения социалистической законности, – красные пятна на лице наркома мгновенно сменились смертельной свинцовой бледнотой. – Как вы считаете, товарищ Берия, много ли подонков служит под вашим началом?

Не надо было быть психологом, а тем более и экстрасенсом, чтобы понять, что Сталин начинал заводиться.

– Неужели наш потомок прав? Неужели наша партия, кровь и плоть советского народа, становится прибежищем негодяев и приспособленцев? А как же эти твои бесконечные реляции и рапорты о тысячах пойманных и расстрелянных шпионах, вредителей? Объясни мне… – с тяжелым вздохом Сталин встал с места и глухим голосом продолжил: – Молчишь… – уже не спросил, а скорее констатировал хозяин кабинета. – Значит, есть в этих словах правда… и плохо, очень плохо мы работаем, если наши потомки такого о нас с тобой мнения. Разве об этом мы думали, когда гнили на царской ссылке или шли в атаку на офицеров под Царицыном?

Лаврентий Павлович уже превратился в каменную статую и лишь поблескивание стекол его пенсне еще говорило о том, что он дышит. Он, прожженный аппаратчик с громадным опытом подковерной борьбы, прекрасно понимал, что в его ведомстве можно найти такие нарушения, за которые с легкостью если не поставят к стенке, то отправят рубить лес точно. И это понимание, что он в доли секунды может превратиться из всесильного наркома в обвиняемого, все сильнее и сильнее накрывало его.

– Я, Лаврентий, много размышлял после этой встречи с нашим потомком, – уже давно вставший с места Сталин, прохаживаясь, остановился за спиной наркома. – Думаю, нужно разобраться по-большевистски с этой порочной практикой в органах государственной безопасности… Что же мы за власть такая рабочих и крестьян, если нас уже стали бояться сами рабочие и крестьяне? Есть мнение наделить Наркомат государственного контроля дополнительными функциями по контролю всех сфер экономической и общественно-политической жизни Советского Союза, возродив славные традиции рабоче-крестьянской инспекции. Наряду со специальным институтом цензоров, имеющих право проверять деятельность любых советских и партийных должностных лиц, необходимо предусмотреть возможность участия в работе Наркомата государственного контроля рядовых граждан. Необходимо довести до каждого рабочего, колхозника, деятеля науки и культуры, бойца и матроса Красной Армии, что, обнаружив нарушение социалистической законности, партийной дисциплины, морально-нравственное разложение должностных лиц, он не только имеет право, но и обязан сообщить об этих фактах в Наркомат государственного контроля…

Сталин вдруг замолчав, прервавшись на фразе, и медленно пошел к окну. Постояв возле него несколько секунд, он вновь вернулся к столу.

– И еще… Мы с тобой, Лаврентий, давно знаем другу друга, и, думаю, ты понимаешь всю серьезность ситуации… Нам всем дан важный шанс избежать многих наших ошибок, за которые и ты в том числе несешь персональную ответственность, – по идеально выпрямленной спине Берии в этот момент можно было смело выверять вертикальный уровень. – И я тебя сейчас даже не предупреждаю, а прошу как старого товарища, не ошибись теперь.

* * *