– Они хотели бы записать такой ролик прямо сейчас, чтобы уже через несколько дней начать показывать его в кинотеатрах, – Верховный внимательно следил за выражением моего лица, и мне даже показалось, что он опасался моего отрицательного ответа. – Это нужно сделать, Дима. Создаваемый международный фонд позволит нам напрямую закупать нужные нам товары в Великобритании и США…
Я понимающе кивнул. «Думаю, что он при всем своем огромном опыте все-таки не догадывается, каким мощным оружием может стать этот образ маленькой девочки и ее брата, подростка, собирающих деньги не для сладостей и игрушек, а для оружия… Просто этот мир, пусть и погрязший в ужасной войне, еще не знает настоящего иезуитского коварства, когда можно играть на чувствах миллионов людей, словно на удивительном инструменте. Да, точно… Сталин не жил в наше время, когда кого угодно можно заставить делать что угодно… с радостью и удовольствием!» Я вновь кивнул продолжавшему говорить Сталину. «Значит, из этого нужно сделать настоящее шоу, а из Димы Карабанова – трагический и одновременно героический образ мученика-победителя. В точку! И этот кабинет в качестве антуража мне точно не подойдет…»
– Будем им ролик, – я мягко прервал хозяина кабинета и показал на оператора. – Только мне нужен он в полное распоряжение и снимать будем не здесь. Для результата мне нужен простор, – не знаю, что он прочел в моих глазах, но, к моему удивлению, я получил полный картбланш на свои действия.
И я «дал стране угля»… Подготовка к съемкам началась в этот же вечер и продолжалась и почти весь следующий день, в течение которых я в полной мере познал сложности работы режиссера. Выданный Сталиным карт-бланш, конечно, подразумевал полную свободу действий, но все равно объем бесконечно вылезающих трудностей был велик. Более того, на организационные сложности накладывали и трудности работы с людьми, которые в упор не хотели видеть во мне руководителя съемок. В их представлении главным должен был быть кто-то маститый, умудренный опытом и многочисленными наградами, а не сопливый пацан от горшка два вершка.
Однако заразившая меня идея покорить Запад и настроить их общество максимально позитивно к нам стала моим грейдером, который сметал с моего пути все трудности… Так, для улаживания проблем с персоналом – оператором, некоторыми актерами, снабженцами с некоторых предприятий – я просто вытаскивал вперед себя руководителя моей охраны, перед корочкой и формой которого все сразу же начинали бледнеть и суетиться. Конечно, появляющийся в глазах людей страх меня напрягал, но всякий раз я успокаивал себя резко выросшими темпами съемок… Словом, теперь если мне для съемок нужен был пустырь, изрытый воронками от снарядов и покрытый сгоревшими остатками деревянных домишек, то его находили в течение нескольких часов; если требовался настоящий танк, то пригоняли и его – огромный, пахнущий солярой, порохом и покрытый шрамами от вражеских снарядов.
Собственно, сам ролик я решил составить из двух частей – первой, содержательной и основной, и второй, пропагандистской и информационной. В обеих частях я сразу же решил отказаться от любого пафоса и торжественной показухи. А то принес мне один из помощников пару своих заготовок, на которых на фоне безоблачного неба летели армады тяжелых бомбардировщиков, по брусчатке Красной площади шли монстрообразные пятибашенные танки, за которыми ровными строями вышагивали подтянутые красноармейцы.
Мне требовалось совершенно иное! Нужно было снять эту короткометражку так, чтобы проняло каждого – и взрослого и ребенка. Каждый, кто посмотрит этот небольшой фильм, должен принять трагедию двух детей как свою личную, как трагедию своей собственной семьи. А для этого нужно было лишь одно – натурально и естественно давить на жалость, сопли, общие для всех нас чувства. Здешний зритель, особенно живущий в далекой и мирной Америке, еще не был избалован такой сентиментальной жалостью. Хотя набирающий обороты Голливуд уже начинал активно использовать такого рода приемы.