Непосланный посланник

Шапошников вспомнил и то, что в последнее время была резко усилена работа с корреспонденцией для Сталина. Вроде бы он дал категорический приказ не вскрывать идущие на его имя письма, пакеты ни при каких условиях. Последнее породило массу слухов и домыслов, среди которых встречались и совершенно невероятные. Один из таких слухов, который дошел до маршала совершенно случайно, рассказывал о существовании какого-то очень опытного личного порученца Сталина, который инкогнито ездил по военным частям, заводам, советским органам и со стороны оценивал эффективность работы руководителей всех рангов и званий. Мол, эти письма приходят в секретариат именно от личного порученца. «Хотя, надо признать, реальное существование такого человека очень бы нам помогло. На местах уж слишком много неразберихи».

– Документы! – автомобиль наконец остановился перед аркой одних из ворот Кремля, когда требовательно тянувший ему навстречу руку сотрудник внутренней охраны вышел навстречу. – Доброй ночи, товарищ маршал Советского Союза! – крепкий мужчина в форме сержанта государственной безопасности козырнул, разглядев внутри автомобиля узнаваемое лицо Шапошникова. – Все в порядке, проезжайте.

«Занимательны все эти слухи, особенно если знать, что о существовании личных порученцев у Сталина с такими полномочиями я никогда не слышал… Хотя определенно в этом что-то есть. Иначе как тогда объяснить эти странные перестановки в его ближнем окружении?» Перебирая в голове последние необычные охлаждения в отношении Сталина к некоторым своим «фаворитам», Шапошников осторожно поднимался по крутой лестнице на второй этаж. «Взять хотя бы Хрущева… Откуда у Хозяина взялось к нему такое неприятие?» Конечно, Шапошников не обольщался на счет Никиты Хрущева при его таких особых качествах, как мстительность, самодурство, мелочность и так далее. Но вряд ли именно эти черты вдруг стали Сталину неприятны. Рядом с Вождем находились и гораздо более страшные люди. «И это странное прозвище Кукурузник? Что это такое?» Он вспомнил и еще несколько партийных и военных деятелей, внезапно, без всяких на то оснований, оказавшихся не в фаворе у Верховного. Однако показавшийся впереди знакомый поворот к кабинету мгновенно оборвал все его мысли.

– Товарищ Шапошников, – бессменный секретарь, блеснув стеклами очков, тут же встал. – Проходите. Товарищ Сталин уже спрашивал про вас.

Не без некой тревоги Шапошников открыл дверь и оказался в знакомом ему кабинете, в воздухе которого витал расползающийся по углам дым и характерный запах табака. Через мгновение он увидел того человека, от которого и распространялся этот запах.

– А, Борис Михайлович, а я вас уже заждался, – тепло проговорил Сталин, подходя с другого угла кабинета, попыхивая неизменной трубкой. – Как ваше здоровье? Ничего? Этого мало, Борис Михайлович. Вы у нас один такой, поэтому уж будьте добры поберечься, – Сталин рукой подвинул к гостю кресло. – Это вам такое партийное и советское поручение, – с усмешкой добавил он. – Вы очень нужны нашей стране.

Несмотря на такое радушие и явное благожелательное отношение к нему, маршала все же не отпускало ощущение, что Сталина что-то беспокоит и причем очень сильно беспокоит.

– Познакомьтесь, пожалуйста, с некоторыми документами и с датами их регистрации в секретариате… Хотя прежде ответьте на один вопрос: вы верите в Бога? – и Шапочников ощутил на себе пристальный взгляд черных, словно два омута, глаз. – Хорошо. Тогда, думаю, вам будет легче.

С этими крайне странными словами он подвинул в сторону Шапошникова тонкую раскрытую папку с документами.

«Что это еще такое?» Сказать, что Шапошников был удивлен, это значило ничего не сказать, чтобы описать его состояние. И он даже хотел было что-то сказать, как его взгляд упал на первый листок в папке, и его содержимое мгновенно полностью завладело его вниманием.

Осторожно касаясь небольших листков пальцами, он подвинул их к себе ближе и, чуть наклонившись вперед, стал внимательно просматривать.

«Поразительно! И это было написано почти за полторы недели до войны!» Да, листок в его руке, судя по синеватой печати на нем, поступил на стол к Сталину за десять дней до 22 июня. «Неизвестный предупреждает о войне. Даже называет ее точную дату и время. Безошибочно указывает направление главного удара… Сумасшедший?!» Он осторожно, как бесценное сокровище, отложил листок в сторону и, сняв пенсне, начал медленно его протирать.