Непосланный посланник

«Все! Контакт есть!» Танкист стал реже моргать. Взгляд его окончательно остекленел. В этот момент сзади меня кто-то с грохотом свалился с телеги. Походу, парнишка за моей спиной оказался слишком уж гипнабельным – промелькнуло у меня где-то на периферии сознания.

– Сейчас я до считаю до десяти, и тебе станет абсолютно легко и спокойно. У тебя не будет никакого страха и боли. Тебе будет очень спокойно. Ты станешь камнем! Большим, темным, холодным камнем, который ничего не боится! Ни огня, ни холода, ни пули! Один… Два… Тебе становится все легче и легче. Тревоги и страхи уходят от тебя. Три… Четыре… Твои руки, ноги, тело тяжелеют. Они становятся плотнее, сильнее. Пять… Шесть… Семь… Ты похож на камень. Твоя кожа похожа на камень. Твои нервы и воля похожи на камень… Восемь… Девять… Ты тяжелый, сильный. Ты камень, у которого никогда ничего не болит. Ты камень, который никогда ничего не боится! Десять… Ты был и остаешься камнем! Большим, мощным! Ты камень… Ты чувствуешь силу камня? Его спокойствие и уверенность? Ты цельный, монолитный, без трещин и разрывов.

«Кивает. Хорошо. И рожа стала какая-то неподвижная. Правда, она и раньше напоминала маску, черную». Я продолжаю пристально рассматривать лицо танкиста. «Так, а теперь поедем обратно. Поглядим, что получилось…»

– Сейчас я начну обратный отсчет, и когда досчитаю до одного, ты очнешься и будешь себя чувствовать совершенно легко и спокойно. И с этого момента, всегда, когда ты будешь представлять камень, тебя сразу же будет наполнять чувство уверенности, силы, спокойствия и здоровья. Десять… Девять… Восемь… Ты помнишь про камень, про его силу, про его мощь и его спокойствие. Семь… Шесть… Пять… Тебе становится все лучше и лучше… Четыре… Три…Два… Один…

Выдохнув воздух, я замолчал. «Черт, получилось или нет?! Б…ь, а чего это тихо-то как?» До меня вдруг дошло, что вокруг меня стояла тишина. Никто не разговаривал, ни сопел, ничего ни скрипело и не стучало. «Охренеть, обоз встал! Б…ь, откуда здесь столько народу?» Оказалось, около телеги на расстоянии нескольких метров собралось около сотни человек, которые с жадным любопытством смотрели на происходящее.

– Б…ь, братцы, – приблатненный парнишка, уже очнувшийся, затыкал рукой в сторону обожженного танкиста. – Очнулся! Смотрите!

Я тоже резко развернулся и увидел…. Очнувшийся командир плакал. Как ребенок. Слезы, не прекращаясь, текли ручьями. Кристально чистые ручейки стекали по черной сожженной коже, через которую просвечивала кровавая кожица. «Хуже стало! – екнуло у меня сердце, словно чем-то кольнуло в грудину. – Угробил мужика!»

Но тут танкист медленно привстал и сел. Без стона, хрипа! Встал сам, хотя до этой минуты все время лежал неподвижной колодой. Рука его вдруг черной клешней вцепилась мне в плечо. И в полной тишине раздался его голос.

– Спасибо, сынок, – прохрипел он, сильно сжимая мне плечо. – Дышать могу. Дышать могу по-человечески… Спасибо, спасибо… Дышать могу…

Что тут началось! Охренеть не встать! Это был настоящий взрыв, ни много ни мало! Люди, словно морская волна, вдруг хлынули к телеге. Они тянули руки к нему, что-то кричали, шептали, кто-то пытался прикоснуться и ко мне.

– Ну ты даешь, малой! Слышишь, сукой буду, силен! – парень с перемотанной ногой от охватившего его возбуждения аж вскочил на телегу. – Ты же как… этот… ну этот Ишуа из… э… Назарета! Читали нам по малолетке как-то про этого Ишуа! – что там творилось у этого бывшего уголовника в голове, один бог знал. Видимо, здесь все смешалось: и «Мастер и Маргарита» Булгакова, и Библия, и еще что-то. – Тот тоже руки вот так возьмет и наложит на болезного, а тот выздоравливает сразу! Ишуа настоящий!

И тут парнишка неожиданно получил звонкий подзатыльник от возницы. Бородач оказался верующим.

– Ты чего языком своим поганым метешь?! – кулачищем своим он снова треснул по парню. – Господа нашего Иесуса Христа поганишь?! А?!

Однако дело было сделано. Громкое слово вылетело, словно яркая птичка из клетки, и начало жить своей собственной жизнью… Кто-то услышал одно, кто-то другое. Третий вообще ничего не понял. Но в результате этих нечаянно оброненных слов изменилось очень многое.

Я, правда, не сразу это понял, а когда понял, было уже поздно…

– Дима, пошли в машину, – Фомин потащил меня из этого людского моря. – Обоз! Что встали?! Немцев, что ли, ждем? – закинув меня на заднее сидение автомобиля, заорал он в толпу. – Политрук, какого черта стоим?!

Политрук уже разгонял всех по своим местам, сверкая вороненой чернотой револьвера в руке. А мы наконец тронулись с места, причем комиссар сам сел за руль, выпроводив шофера наружу.

– Ты что творишь? Что это за балаган?! Ты слышишь меня?! – судя по дерганью легковушки, Фомин был довольно зол. – Отвечай! Ты что, совсем ничего не понимаешь? – он почти кричал. – Сейчас война! А ты знаешь совершенно секретные вещи. Сейчас тебе вообще нельзя высовываться! Должен сидеть тише воды и ниже воды! Понимаешь?! Тише воды и ниже травы! А ты что творишь?

Чуть позже, когда он успокоился, до меня дошло, что Ефим Моисеевич просто дико за меня испугался.