После такого долгого монолога я замолчал и наконец получил возможность перевести дух. «Черт, как же пить охота!» Сиротливо стоявшая передо мной уже остывшая чашка с чаем была тут же выпита залпом, но дико пересохшее горло почти не почувствовало ни вкуса, ни аромата знаменитого индийского чая.
«Ну вот, кажется, и все… Я почти все выложил. Как говорится, стою тут без штанов, в одних трусах… Хотя инфу про установку телепортации, думаю, пока придержу. А то как бы от излишнего энтузиазма они тут дров не наломали! Надо немного подождать, а когда встанет вопрос о строительстве бункера, можно будет и вернуться к этому вопросу… Лишний туз в рукаве еще никому не мешал». Оторвавшись от опустевшей чашки, я осторожно поднял глаза и посмотрел на своего молчаливого собеседника. Как оказалось, Сталин уже встал с места и медленно прохаживался вдоль стола со своей потухшей трубкой в руке, про которую по всей видимости он и думать забыл. «Проняло, кажется. Как там в “Камеди клаб” пели: говорили из стали, а оказалось – из мяса. А ведь держится-то как! Даже бровью не повел, когда я тут про будущее распинался. Б…ь, даже завидно!»
Хозяин кабинета тем временем сделал еще один круг и остановился перед столом, на поверхности которого лежала его записная книжка с заметками. Он, не торопясь, перевернул несколько страниц и, шевеля губами, что-то начал перечитывать.
«Кстати, а главного вопроса я так и не услышал… Занимательно, ведь каждый бы спросил, а что будет со мной. Ведь в своем рассказе я как-то это обошел вниманием. Черт, действительно матерый человечище с дикой выдержкой! Ведь и про будущее-то слушал не так внимательно, как про Великую Отечественную… Понимает весь расклад».
Тут я, все это время тискавший в руке пустую чашку, как-то неосторожно звякнул ей о тарелку, отчего раздался громкий звук. Сталин, увидев, как я вздрогнул, слегка улыбнулся и подошел к моему месту. Взяв небольшой чайничек, он, правда, тут же его поставил на место.
– Остыл. Нехорошо пить чай холодным. Вкус у него совершенно другой. Сейчас сделаем новый, – он подошел к другому столу, где среди книг и бумаг стоял телефон, и попросил кого-то заварить новый чай. – Сейчас будет… Да… Рассказали вы немало и, не буду скрывать, многими сведениями сильно огорчили меня.
Да-да, он называл меня, подростка, на вы! Первые минуты это меня, конечно, жутко напрягало, но к концу пятого часа нашей встречи я уже совершенно не замечал такое обращение.
– Знаете, Дима… Дмитрий, я ведь из небольшого грузинского городка с его жуткой нищетой, полуголодными детьми, и всегда мечтал, что когда-нибудь вокруг меня все изменится. Все будут жить по справедливости и у каждого будет свой дом, пища, семья. Я ведь даже в семинарии жил этой мечтой, потом вступил в партию… А тут оказывается, что все наши начинания пойдут прахом и человек станет как дикий зверь издеваться над себе подобными.
И такая безысходная тоска послышалась в его голосе, что у меня по спине пошли мурашки. «А ведь он действительно верит в то, что делает. Он искренне верит в коммунизм и в светлое будущее. Боже, Сталин верит, что людей с их животными желаниями и инстинктами можно изменить. Не заставить, а изменить… Черт!»
– Правда, огорчили, – он тяжело вздохнул и, отойдя к занавешенному окну, начал раскуривать трубку. – А еще, Дмитрий, – после недолгого молчания продолжил он, – я верю в человека, в настоящего человека, который ради других, ради коммунизма может пожертвовать всем, включая даже свою жизнь. И каждый прожитый день, убеждает меня в этом! Меня убеждают в этом зверски растерзанные белоказаками казанские студенты в 19-м, закопанные антоновскими кулаками живьем учительницы, подвиг лейтенанта Колобанова и поступки десятков и сотен других советских людей, идущих до конца за свои убеждения! И я верю в наших людей, верю, что теперь все будет по-другому! Мы будем еще более беспощадны к нашим врагам и, главное, к самим себе – к нашим слабостям, недостаткам. Мы вытравим из себя все, что тянет нас назад!
Теперь, глядя на этого в сущности невысокого человека с некрасивым рябым лицом, с почти неработающей рукой, но пышущего такой сильной, реально ощущаемой энергетикой, я прекрасно понимал тех людей, которые шли умирать с именем Сталина на устах. И сейчас эта его фанатичная вера в Идею пробирала даже меня.
– Ты поможешь мне в этом? – оказавшийся рядом со мной Сталин вдруг прервал свой экспрессивный монолог и негромко задал вопрос: – Ты дашь нам всем еще один шанс?