Непосланный посланник

«Пил, как же! Выходит, меня вчера, к счастью, фигурально, но поимели с особой жестокостью…» Замерев, чтобы ненароком не растрясти голову, я начал вспоминать вчерашнее.

«Так, мы вернулись от ученых и вроде все там прошло нормально. Мой “батя” им вывалил столько информации, что они после каждого разговора очень долго трясли ему руку и всякими иезуитскими способами пытались выудить из него еще новых сведений». Дотянувшись до стоявшего на тумбе стакана с водой, я схватил его и с наслаждением приложил его холодную поверхность к каждому из висков поочередно. «Потом, где-то ближе к полуночи, мы добрались обратно. Были почти без сил, так как вся эта беготня и говорильня очень сильно выматывала. Помню, мы поели и почти отрубились, как… за мной пришли и позвали к Самому. Точно, почти в час ночи!»

Холодные стенки стакана, конечно, охладили мои виски, но это принесло лишь временное облегчение. Тогда я решил попробовать радикальный метод – холодный душ!

«Так… Мы разговаривали и разговаривали. Хотя скорее это он спрашивал и спрашивал, а я пытался что-то ответить. Вцепился в меня как клещ! Вот возьми ему и подай на блюдечке все про Манхэттенский проект у американцев и про создание ядерной бомбы у нас. И ведь ему были нужны подробности, а не какие-то общие слова и рассуждения!» Тут же перед глазами всплыло жесткое лицо в оспинах, которое раз за разом задавало ему вопросы. «Где это было? Кто стоял у истоков?» Бляха-муха, да разве это все упомнишь?! Я же специально об этом не задумывался. Ну помню, что американцы работали в какой-то пустыне, индейской резервации, что ли. Фамилии Оппенгеймера и Розенберга еще знакомы. Второй вроде в конце войны передал нашим чертежи с бомбой… Да уж, не удивительно, что Сталин взорвался. Жутковато, конечно, было… Черт! Да знал бы про эту всю байду заранее, то сидел бы и целыми днями зубрил про эти годы!»

– А-а-а-а-а-а-а! – я крутанул рубильник крана и… вдруг начал орать от неожиданно ледяной воды, водопадом льющейся на меня. – А-а-а-а-а!

Едва я начал закрывать кран, как с сильным треском и ворохом щепок внутрь влетели остатки моей двери и… Михайловский. С выпученными глазами и ножом в руке, он тут же начал искать в комнате угрозу, которую естественно, не нашел.

– Да вода это… Б…ь, вода ледяная, – у меня зуб на зуб не попадал от дрожи. – Продрог как цуцик!

«Бате» понадобилось несколько секунд, чтобы понять всю комичность ситуации. Нож из его рук тут же волшебным образом исчез, и он, укутав меня в одеяло, понес в другую комнату.

– Эх ты, Емеля! – пробурчал он свое неизменное то ли ругательство, то ли нет. – Ничего, сейчас тебя хорошенько отогреем горячим чаем, а потом приступим…

Что означало слово «приступим», я ясно осознал, едва мы переступили порог другой комнаты. Почти весь пол этих десяти-двенадцати квадратов, не занятых софой, рабочим столом и парой стульев, был заставлен отрезами ткани, брезента, какими-то флакончиками с краской, шпульками ниток. На самом столе лежали ножницы, коробка с иголками, стакан с кисточками.

Увидев мое охреневшее лицо, «батя» с чувством рассмеялся.

– Забыл, что ли? – удивился Михайловский. – Ты же хотел что-то рассказать и показать про современную амуницию бойца. Вчера же, когда возвращались домой, говорил. Мол, сейчас она вся неудобная и отжившая свой век, а современная война требует другого. Вон ты даже в мой блокнот что-то пытался зарисовать, но все время засыпал от усталости. Помнишь?

Я кивнул. Теперь вспомнил, чего уж тут. Было такое… Под конец рабочего дня в машине меня действительно что-то прорвало. Заведя почему-то разговор про обмундирование красноармейца, я в пух и прах его раскритиковал. Особенно при этом отметил его непрактичность для боя, неудобство. Посмеялся немного над галифе, чем, кажется, даже обидел Михайловского. Похоже, они для него ассоциировались с чем-то мужественным. «Похоже, я вчера еще до встречи со Сталиным много чего наобещал… Б…ь, теперь вон придется показывать. Стоп, а какого лешего ткачей-то не пригласили». Собственно, последнее меня волновало особо. Мне как-то не улыбалось тут заниматься кройкой и шитьем. «Хм… Какие еще ткачи? Это же все секретно! И любые новинки должны идти только от “бати” и больше ни от кого. В этом посреднике – моя защита».

После чая, когда я согрелся и, главное, взбодрился, «батя» положил передо мной большой белый лист и многозначительно кивнул: мол, твори. И я дал стране угля! Тонны прочитанных полудокументальных книг про разведку, спецназ, сотни просмотренных фильмов о том же самом, масса всяких полубредовых роликов с РЕН-ТВ оказались такой благодатной почвой, что появившиеся рисунки удивили и меня самого, и Михайловского особенно.

Мой карандаш быстро бегал по листу, а я комментировал рисунки, получая бешеное удовольствие от вытягивающегося от удивления лица «бати». Его явно разрывал этот самый диссонанс между моим внешним видом подростка и моей речью и, конечно, рисунком. И в какой-то момент я даже уловил, как он яростно тер свои глаза…