– Главное, что мы все должны понять, – я начал прорисовывать сферический шлем стоявшего бойца, в руках которого угадывался легендарный автомат Калашникова с немного загнутым магазином, – все это есть результат совершенно иной концепции войны! Ведь именно сейчас определяются контуры и содержание современных воин, которые по жестокости, ярости, техногенности просто не будут иметь аналогов в прошлом.
Дальше я аккуратно дорисовал наколенники, что придало моему бойцу еще больше брутальности.
– Вспомним Империалистическую войну, которую я бы назвал Первой мировой войной, и то, к каким изменениям в тактике, вооружении и обмундировании она привела! Французов она быстро заставила забыть свои попугайские мундиры, германцев – использовать боевые отравляющие вещества, англичан – подводные лодки и так далее, – размеренным тоном я выдавал то, что мне было знакомо по кое-каким выпускам «Военной передачи» Прокопенко. – И эта война приведет к тому, что многое будет переосмыслено и изменено. Но страна, которая уже сейчас поймет направление этих изменений и их возглавит, сможет извлечь из всего этого максимальную пользу. Вот как-то так!
Я приподнял листок перед собой. Прямо на меня смотрел футуристического вида воин, которого даже язык не поворачивался называть просто солдатом или бойцом. Скорее это была многофункциональная боевая единица, пример которых так любят демонстрировать на своих презентациях чиновники из нашего оборонного ведомства. Солдат был одет в форму цвета хаки с большим числом накладных карманов. Колени его защищали наколенники, голеностопы – высокие берцеподобные ботинки. На туловище угадывался бронежилет, сверху на который была надета разгрузка с магазинами. Прямо на бедре бойца была видна тактическая кобура с пистолетом. На сферическом шлеме с опущенной маской выглядывала небольшая антенна…
– Это боец! – гордо ткнул я карандашом в рисунок. – Не колхозник, не рабочий, не учитель, а боец, работа которого – убивать. И все, что на нем есть, предназначено именно для этой цели. Первое – специальная расцветка для действия в весенне-осеннее время. Второе – высокая функциональность и удобство формы, заточенной под выполнение боевой задачи. Третье – обеспечение дополнительной защиты бойца специальной кирасой и шлемом. Четвертое – основное и дополнительное оружие.
Почти вырвавший у меня из рук рисунок «батя» больше минуты «сканировал» его жадным взглядом, останавливаясь то на одном, то на другом элементе обмундирования.
– Что это и для чего? – наконец он ожил и ткнул пальцем в разгрузку.
– Это тканная или брезентовая система, на которой носятся боеприпасы: магазины и патроны, гранаты, ножи и прочее, – я на себе начал показывать, что и как нужно носить. – Главное, это позволяет разместить все боеприпасы так, чтобы их вес был максимально распределен. Использование такой разгрузки позволит повысить массу носимых боеприпасов, а также наиболее рационально их распределить на теле.
Михайловский понимающе угукнул и показал уже на бронежилет:
– Это похоже на защитную кирасу. Одно время предпринималась попытка активно использовать такие кирасы на поле боя. Однако кирасы получались очень тяжелыми…
В этот момент, когда я собирался вставить и свои «пять копеек» про композитные и многослойные броники наподобие японских клееных кирас или монгольских войлочных доспехов, как отворилась входная дверь и к нам зашел один из лейтенантов охраны, крепкий молодой парень с неизменно серьезной непроницаемой миной на лице. Увидев все это в комнате – обрезки бумаги и ткани, клееный макет наколенника, почти готовую разгрузку – он на несколько секунд впал в ступор.
– Э…э… – не сразу заговорил он. – Товарищ Михайловский, вас вызывает к себе товарищ Сталин, – «батя» сразу же встал со стула и вопросительно посмотрел на меня, я же в ответ недоуменно пожал плечами. – С сыном, – наконец добавил лейтенант, сразу снимая все вопросы.
Первоначальное удивление Михайловского было понятно, так как Хозяин общался, как правило, именно со мной, а не с ним. Он же все время нашего разговора находился рядом с Поскребышевым, секретарем Вождя.
И в этот раз, едва мы вошли в приемную, как Поскребышев, этот немолодой дядька, поздоровался и попросил Михайловского посидеть рядом с ним, а меня пройти в заветную дверь.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – опять этот ломающийся голос выдал мое волнение, прошлый тяжелый разговор, когда хозяин кабинета попенял на мое незнание, сразу же всплыл в моей памяти.
Иосиф Виссарионович, попыхивая неизменной трубкой, тоже поздоровался и вновь повернулся к карте, на которой угадывались контуры Тихого океана. «Тихий океан, Япония, 7 декабря… Понятно! Значит, он уже прочитал мою записку про нападение на Перл-Харбор. Обладая инфой про нападение Японии, можно было уже подумать и про переброску сибирских дивизий, которые сейчас ох как нужны!».