В интернате о хлебе насущном думать было не надо. Худо– бедно кормили три раза в день, а плюс к этому еще и булочка в большую перемену. Душа болела о младших братьях, о маме. Все думалось, как они там. В интернате я учился хуже, чем дома. Особенно трудно мне давался немецкий язык, да и по русскому выше тройки я не получал. На учебу не было времени. Даже домашние задания выполнял на перемене, сколько успею. После школы меня ждала работа. Кому-то дров напилить, наколоть и в костер уложить. И туалеты чистил. До боли в ногтях и пальцах теребил перо с куропаток. Но самым любимым моим занятием уже тогда было общение с природой. С сентября и до заморозков ловил в капканы кротов и сдавал в заготпункт. За одну шкурку первого сорта давали 25 копеек. Удавалось поймать до десяти кротов за один выход. Но как я ни старался, первого сорта никак не получалось. Процесс поимки крота очень интересен. Капканы я ставил там, где была свежая земля у норы. По ходу норы вырывал широкое отверстие, ставил капкан вплотную у самой норы, настраивал его так, чтобы он сработал от малейшего прикосновения. Затем очень осторожно зарывал его этой же землей. Вскоре приходил крот, чтобы зарыть открытый выход норы, и попадался. Тут же, пока он теплый, осторожно, чтобы не повредить шкурку, снимал ее. В интернате кровати были железные, лежанка из досок. На эти доски вверх мездрой, вниз мехом прибивал в обтянутом виде шкурки для сушки в надежде, что из-под меня их не украдут менее удачливые, ленивые и завистливые интернатские ребята. Хотя и это не всегда срабатывало. То ли на перемене из другого класса, а бывало, и ночью шкурки, чаще полностью высохшие, готовые к сдаче, исчезали. До слез было обидно! Видно, в крови у нас, русских, воровство.
Зимой силками ловил куропаток. Для этого приходилось часто проверять ловушки. Если этого не делать, на месте лова можно увидеть только перья и следы горностая или лисицы. За куропатку, зайца, тем более за горностая платили по тем временам неплохо. На эти деньги я сам одевался, да еще и домой посылал.
8. Приключение в весенние каникулы
Однажды по какой-то причине в весенние каникулы за нами из Волонги не приехали ни лошади, ни олени, как это было обычно. А домой очень хотелось! Тогда я решил идти один на лыжах. А это 20 километров до поселка Белужье, 20 до Прещатинницы и еще 20 до Волонги. Солнце припекало, но снег еще не таял. По наезженной дороге путь был короче, но дорога неровная. Решил идти по реке Пеше. Снег был твердый, ровный, идти легко. Прошел уже больше половины пути. Впереди меня ждал узкий, густо заросший ивняком островок длиной до километра. Уже почти миновав его, я услышал какой-то треск. Подумав, что заросли сейчас закончатся, и я увижу попутчика, с которым дальнейший путь будет веселее, я прибавил шагу. Но неожиданно увидел большую серую собаку. Я остановился. Собака тоже остановилась, присела на задние лапы, подняла голову вверх и взвыла. Я отродясь не видел таких больших собак. Но в интернате слышал разговор о том, что в Белужье райрыбинспектор Бурков привез немецкую овчарку из Архангельска на самолете. Подошел к ней поближе, а она зигзагами пятится от меня и зубы скалит. Тут меня словно током ударило! Это не собака, а волк! В момент я взобрался по отвесному ледяному берегу на гору, потеряв при этом одну лыжную палку. Откуда только такая прыть взялась! Я удирал от волка, а волк в это же самое время удирал от меня.
Отошел я от потрясения, лишь только когда пришел наконец в Белужье и остановился у С. Д. Прелухина. Ему и рассказал об этой встрече. До Волонги (40 километров) меня увезли на почтовой лошади. После этого боялся идти дальше один.
Десять дней каникул пролетели незаметно, и я с попутчиками вернулся в интернат. Но на второй после каникул день объявили карантин – началась эпидемия сыпного тифа. Больница быстро переполнилась, болели в основном дети. Под больничные палаты пришлось использовать классы в школе. Тогда многие воспитанники интерната и жители поселка переболели тифом. Меня эта участь миновала. Учиться начали лишь после снятия карантина. Но вскоре я все же попал в больницу: простыл, купаясь по ночам в майне (длинной проруби во льду, где полощут белье) с некоторыми смельчаками. Мне поставили диагноз – экссудативный плеврит. Откачали литр жидкости. С тех пор прошло 65 лет, но я и сейчас с благодарностью вспоминаю врачей Павла Ивановича Рехачева и его жену Софью Тимофеевну. Про таких говорят «врачи от бога». В 1977 году, когда меня со страшнейшими почечными коликами на самолете из Котласа доставили в областную больницу, я вновь встретился с Павлом Ивановичем. Он тогда был главным хирургом области.