Неприличное предложение

— А если нет? У меня вот не отболело до сих пор. А прошло… — он мысленно пытался посчитать, но потом махнул рукой, — …много лет. Но не отболело.

Прегер болезненно скривился, давая понять, что всё, закроем тему.

Но Селиванов не сдался:

— Что-то я не пойму, Платон, — заставил он на себя посмотреть. — Неужели это только потому, что она взяла деньги? Ну а если бы не взяла? Не пришла? Что бы ты сделал?

— Не знаю, — пожал плечами Прегер. — Пригласил бы куда-нибудь. В ресторан. В кино. Хер его знает, куда обычно приглашают. У меня с этим всегда было сложно. Я никогда девочкам не нравился. Романтика — это не про меня.

— Да на хуй эту романтику, — в сердцах толкнул стакан Гриша. — Дело разве в ней. Ну поухаживал бы ты, конфетки-букетики, а потом всё равно затащил бы в койку. Ты, считай, сразу и затащил. И дальше что? Давай только честно, а?

— Честно? Да просто бы её никуда не отпустил. Я словно по живому её от себя отрывал, когда она утром уезжала. Как деревце, вросшее корнями в скалу. Такая она моя!

— А она?

Прегер уронил голову на руки.

— Словно ждала, что я её остановлю. Но, может, мне показалось.

Воцарившаяся тишина явно требовала или швырнуть стакан в стену, или тост.

Селиванов поднял стакан.

— Давай. Прегер, выпьем за женщин. И хер с ним, за продажных, — усмехнулся он.

— Нет, Гриня, давай за тех, которых мы выбираем. За наших. За тех, что мы зовём своими вопреки всему.

— Тогда не чокаясь, — горестно выдохнул Гриша. И осушил стакан до дна.

Потом встал. Что-то принёс в конверте. И посмотрел на Платона с укоризной.

— Да говори уже! — скривился Платон. Он знал этот взгляд. А за последние дни видел столько подобных конвертов, которые взрывались в руках как зловонные бомбы, что уже ничего хорошего и не ждал.

— Дурак ты, Прегер!

— Селиванов, не зарывайся! — покачал головой Платон.

— Ой, заткись, амиго! На! — бросил он перед ним конверт. — Если это для тебя так важно. Но я останусь при своём: дурак!

— И что это? — пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд, Платон отодвинул нечёткий снимок на вытянутой руке. На нем была девушка в бейсболке и капюшоне у стойки банка. Снимок с камеры видеонаблюдения. А следующий лист — копия документа на получение по векселю на предъявителя суммы миллион рублей некоей Кантимировой Светланой Игоревной. И данные паспорта.

Пьяненький мозг соображал туго. Но смысл этих бумажек Прегер понял.

— Деньги получила не Янка?

— Подруга её подставила. Той были нужны деньги. И она обналичила твой вексель.

— Ну-у-у, — скривился Прегер, — это ещё ничего не значит. Они могли и договориться.

— Вот именно, Платон. Это. Ничего. Не значит. Вот совершенно ничего. Я убил шесть человек. Шесть душ, Тоша, отправил в преисподнюю. А ты сидишь со мной пьёшь и не морщишься. И даже считаешь меня, наверное, неплохим человеком. А девчонка, всю жизнь жившая впроголодь, взяла деньги, которые ты ей сам предложил, и честно пришла отработать — какая, сука, трагедия! Да ты ханжа, Прегер! Нет, хуже, ты сраный лицемер! А знаешь, что она сделала в первую очередь, когда у неё в руках оказалась сумма, которой она в глаза никогда не видела?

— Удиви меня, — усмехнулся он.

— Отправила маме. У тебя есть мама, Прегер?

— Нет, Гриша. Она умерла.

— Сочувствую. А знаешь, зачем взяла деньги её подруга?

— Подозреваю, ты мне сейчас скажешь? — отхлебнул Платон виски.

И чувствовал, что вторая бутылка была лишней: перед глазами всё плыло, стены шатались, мысли растекались, но такая приятная лёгкость была на душе, что Прегер морщился, но пил.

— Заплатить за чёртова придурка, который взялся банчить дурь, а у него, идиота, всю партию спиздили. Жизнь, сука, она, Платон, такая, что приходится порой испачкаться. Так что допивай, — хлопнул его по плечу Селиванов. — А завтра с утра как протрезвеешь, позвони.

— Кому? — с сомнением спросил Прегер.

— Мне, Платон, мне. Я скажу тебе телефончик, и где она живёт.

— Думаешь сто̀ит? — Прегер допил и скривился. — Я всё же на двадцать лет её старше. Я ещё женат. Я… не красавец.

Селиванов скривился.

— Если её первый раз это не остановило, думаешь, остановит сейчас? Ты же сам сказал, что хотел одного, фоточек-хуёточек, а вышло-то совсем другое!

— Говори сейчас, — достал Прегер неверной рукой телефон.

— Завтра, — покачал у него перед носом пальцем Селиванов. — Когда проспишься. Если на трезвую голову не передумаешь, дам. Только просто с ней не будет, Платон. И если сомневаешься — лучше оставь всё как есть. Может, и правда, само пройдёт.

Прегер не помнил, как вернулся домой: они нажрались в хлам.

И о ком потом рассказывал ему Селиванов, не запомнил. Тот жевал про какую-то Светку, с которой у него всё тоже закрутилось странно, неожиданно, то вдруг перескакивал на Юлю, продолжал про Веру, заканчивал Ниной.

— Разобрался бы ты уже со своими бабами, Гриня, — покачал головой Прегер, уходя. — Погубят они тебя, эти беспорядочные половые связи.

Но зато Платон помнил, как дома достал ещё бутылку виски. Да так с ней в обнимку и уснул.