«Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг.

Любопытная биография была у поляка В.И. Филипповича. С мая 1920 по июль 1921 г. он возглавлял Нарымское политбюро и уезд-милицию, а затем стал председателем Нарымского райисполкома. До революции он звался Богумилом Кеншицким. Исключённый из 5-го класса Лодзинской гимназии, семнадцатилетний Кеншицкий в 1905 г. вступил в боевую организацию польской соцпартии. Два года спустя юноша был арестован и осуждён Варшавским окружный военным судом на 8 лет каторги за соучастие в убийстве жандармского ротмистра в Лодзи. Повторный суд снял основные обвинения, после чего Кеншицкий-Филиппович отбывал ссылку в Нарыме, а в годы мировой войны воевал на германском фронте. Потом он дезертировал и перебрался сначала на Дальний Восток, а затем — в Томскую губернию [64]

.

В феврале 1920 г. официальное письмо из уездного Татарска уведомляло омские власти, что местные коммунисты, в том числе милиционеры, заняты повальным пьянством, «имеющиеся тюрьмы переполнены, свирепствует тиф, две трети арестованных больны». Здесь же татарские власти просили немедленно организовать у них уездную чека. Эта просьба не осталась без ответа: с 17 февраля уполномоченный Омской губчека Головин начал свою деятельность в уезде. Однако партийные власти сразу же обвинили Головина в слабой работе, а затем, на объединённом заседании руководителей уездных учреждений под председательством начальника татарской уездмилиции А. Желтоножко, в том, что он вместе со следователем 29 марта 1920 г. освободил нескольких «врагов», из-за чего «наблюдается рост контрреволюции». Прибывший из Омской губчека инспектор С.Т. Пилипенко 12 апреля 1920 г. сообщил С.Г. Уралову, что «на личных тенденциях» между Головиным, а также ревкомом и уездным бюро РКП(б) произошёл конфликт, вылившийся в обыск на квартире Головина. Пилипенко утверждал, что необходимо заменить состав ревкома. Вряд ли это было сделано, но Головину пришлось уехать, а начальником формировавшейся местной чрезвычайки стал Пилипенко [65]

.

Весной 1920 г. в Сибири уездные чека появились повсеместно, примерно по три на губернию: Ишимская, Тобольская, Кокчетавская, Петропавловская, Томская, Щегловская, Кузнецкая, Бийская, Славгородская, Ачинская, Енисейская, Канская, Минусинская. В отдалённых местностях они формировались с опозданием. В Иркутской губернии из-за недостатка работников уездные чека не создавались. По схеме, утверждённой Сибчека 6 января 1920 г., численность уездной ЧК определялась в 70 чел., что всего примерно вдвое уступало тогдашним штатам губернских чека. В состав уездной чека входили службы, дублировавшие построение аппарата губчека: юридическая (со следственной частью в количестве 5 следователей), секретно-оперативная часть, или СОЧ (5 оперативников и 3 разведчика), секретно-информационная (ИНФО), канцелярская и комендантская [66]

.

Практически бесконтрольные сибирские уездные чека работали таким же образом, что и в Центральной России, где их в связи с бесконечными злоупотреблениями раскассировали ещё в начале 1919 г., заменив небольшими политбюро, оперативно подчинявшимися губчека, а административно — начальникам уездных милиций. Однако в Сибири уездные чека существовали до лета-осени 1920 г. Их начальствующий и оперативный состав отличались крайней криминализированностью. Весной 1920 г. у заведующего секретно-оперативным отделом Славгородской учека А. Солонкова был обнаружен целый чемодан с конфискованными вещами. В апреле 1920 г. власти Змеиногорского (Рубцовского) уезда констатировали, что в только что организованной учека «работают лица недостойные… допускается кража мыла с умывальников, отбирают последний фунт чаю и пачку спичек… о чём известно в губчека».

Болотнинский ревком 31 марта 1920 г. заслушал «сообщение товарищей железнодорожников о произволе Тайгинской ЧК во время обысков среди рабочих и крестьян с. Болотное». Томский чекист И. В. Третьяков был арестован в марте 1920 г. и за хищение ценностей при обыске и взяточничество осуждён к содержанию в концлагере до конца гражданской войны, но по ходатайству губкома освобождён несколько месяцев спустя как совершивший преступление «по легкомыслию» [67].