Непрошедшее время

К. ЛАРИНА: Если говорить о причинах этой драмы, это все-таки была месть писателю за все, что ему инкриминировали в течение жизни? Но при этом его-то не трогали, да? Он истово служил идеям коммунистов до самых последних дней?..

Н. КОРНИЕНКО: Ну, что такое коммунисты? Последнее донесение в НКВД, когда Платонов уже домой вернулся с фронта. Он говорит: все говорят, что я против коммунистов, нет, я против тех, кто губит Россию.

К. ЛАРИНА: Как он объяснял себе этот арест? Что это было для него? Это же ему послание, ему черная метка? Или это конкретная частная история мальчика 15-летнего?

Н. КОРНИЕНКО: Письмо не пересказать, это все равно, что его письма к жене пересказывать, это поэзия.

Е. ШУБИНА: Что касается сына, то это тот же случай Ахматовой.

Н. КОРНИЕНКО: Конечно.

Е. ШУБИНА: Какая там была мотивация, что мы знаем об этой мотивации в то время? Это могло быть посланием, это могло быть все, что угодно. Так случилось.

К. ЛАРИНА: Наши слушатели ответили на вопрос, как Сталин в одной фразе определил Платонова: «Талантливый писатель, но сволочь». Так?

Н. КОРНИЕНКО: Приблизительно.

К. ЛАРИНА: Я не могу не процитировать одно из писем, вернее, тут 2 письма подряд. Сталину, 38 год: «В конце апреля этого года арестован мой 15-летний сын Платонов Платон Андреевич. Он был арестован вне дома, и я узнал об аресте 4 мая, когда пришли делать обыск. До последнего времени мой сын сидел в Бутырской тюрьме, а недавно мне сказали, что он выслан. Приговор и место, куда его выслали, мне неизвестны. Кажется, плохо, когда отказывается отец от сына или сын от отца, поэтому я от сына никогда не могу отказаться. Я не в состоянии преодолеть своего естественного чувства к нему. Я считаю, что если сын мой виновен, то я, его отец виновен вдвое, т. к. не сумел его воспитать. Меня надо посадить в тюрьму и наказать, а сына освободить. Сын всего лишь подросток, в его возрасте бывает всякого рода трудности, связанные хотя бы с формированием тела человека, кроме того сын мой болен».

И вот, как я понимаю, еще одна редакция того же обращения…

Н. КОРНИЕНКО: Переписал раз, переписал два, и, очевидно была окончательная.

К. ЛАРИНА: «Я к вам обращаюсь с отцовской просьбой, я считаю, что 15-летнего мальчика нельзя считать политическим преступником и подвергать его полному и суровому наказанию, как врага народа. Он, мой сын, итак уже достаточно настрадался в 9-месячном тюремном заключении, кроме того, мой сын тяжело и опасно болен. Последнее обстоятельство должно болезненно влиять на психику сына. Мать сына — он у нас один — по естественным материнским дошла до очень тяжелого душевного состояния. 2 раза я предупреждал ее попытки к самоубийству. Может оказаться, что я не смогу уберечь ее. Сам я еще держусь и не отчаиваюсь, т. к. верю в человечность советской власти, и в вас, и никогда большое горе не перейдет в мелкое ожесточение».

И все эти ваши разговоры, дорогие слушатели, правда-неправда, было не было.

Н. КОРНИЕНКО: На другом языке говорим о нашей истории, а если бы мы научились хотя чуть-чуть говорить на языке Платонова. Я один фрагмент…

К. ЛАРИНА: Да.

Н. КОРНИЕНКО: Письмо в ГУЛАГ, где сидел Боков Виктор, 47 год, оно потрясает как художественная проза: «Прошу простить меня, что я давно тебе не писал. Дело не в том, что я болею и что у меня разные неприятности, все равно написать можно было бы, пусть Бог меня простит, и ты прости. Итак, через 6–7 месяцев мы уже наверняка увидимся, я буду рад. И хотя я уже пожилой человек, но во мне, как и во всяком человеке, есть что-то неподвижно постоянное, простое, счастливое и юное. Это во мне еще живо, и это чувство обращается к тебе, а пережить пришлось столько, что от сердца отваливались целые, окоченелые мертвые куски. У нас растет дочка, которую я люблю не только отцовской любовью, но и человеческой». М? Это другой язык.

К. ЛАРИНА: Здесь еще большой архив фотографий, как собирались для этой книжки. Немного давайте про это расскажем.

Е. ШУБИНА: По-разному собирался.

Н. КОРНИЕНКО: По-разному, у нас ответственный есть.

Е. ШУБИНА: Во-первых, конечно, это домашний архив. Случилось великое счастье, что несколько лет назад домашний архив пришел в ИМЛИ. Дальше нам помогали наши коллеги в Литературном государственном музее.

Н. КОРНИЕНКО:

Личные архивы, внучка Пильняка. Потом удивительно, мы же нашли, вот там есть человек, Прозоров, инженер Наркомата земледелия, и его внука Елена Викторовна Антонова нашла, она готовила этот блок, и фотографии. Лица еще очень важны в этой фотографии.

М. ПЕШКОВА: Мария Андреевна тщательно занималась архивом, дочь?

Н. КОРНИЕНКО: Она хранитель архива была.

К. ЛАРИНА: А вот фотография как раз перед арестом.

Н. КОРНИЕНКО: Ну, да, 38-й, его арестуют.

М. ПЕШКОВА: А кто оформил книгу? Потрясающая ведь обложка.

Н. КОРНИЕНКО: Это Елена Викторовна.