Непрошедшее время

Ж. КАТТО: Большевики думали, что это странно, человек — француз, католик. Он говорит, что он большевик. Его спросили: «Почему вы работаете на нас?» Он сказал, что я могу быть католиком и коммунистом. Он объяснил. Его оставили в покое. И он работал тогда в институте Маркса-Энгельса. Там был какой-то Рязанов, кажется, во главе этого института. Там он работал в архиве. И ему дали проверить, читать архив Бабефа, который они купили во Франции. Там были книги про Аввакума. И уже давно, как католик, он интересовался единством церкви и знати, как Соловьев. Очень интересно. Он начал изучать жизнь Аввакума и т. д. Но он интересовался, как это. Это старая литература. И он сказал, что он нашел свое назначение. И он готовил диссертацию. В 33 году ему разрешили уехать во Францию обратно. И там он стал очень быстро профессором, потому что он был очень ученый человек. И он перевел жизнь Аввакума. И он писал большую очень известную диссертацию о расколе. Недавно издали эту диссертацию у вас. И вы знаете, кто перевел этот текст? Один из сыновей Толстого. Паскаль писал свою диссертацию в 37 году. Это один из сыновей Толстого, который жил в Великобритании, который потом вернулся в СССР и сдружился со староверами. Я вам покажу эту книгу.

М. ПЕШКОВА: И ее уже переводят на русский язык?

Ж. КАТТО: Да, и говорят, что там есть две работы о расколе. Одна работа — это Паскаль, другая — специалист русский.

М. ПЕШКОВА: У вас есть она?

Ж. КАТТО: Да, я вам покажу. И он писал маленькую книгу о Пугачеве. Ее перевели недавно в России. Считают, что это великий ученый. И он был профессором в Сорбонне, и я был его учеником. Мне посчастливилось.

М. ПЕШКОВА: Очень интересно. Такое сплетение судеб. Это роман. Вы мне рассказывали, что вы в 59 году были в Москве. Вы еще застали Бориса Пастернака?

Ж. КАТТО:

Но его я никогда не видел. Но через Жаклин де Пруайяр, которая очень хорошо знала его. Я писал ему очень просто. У меня был вопрос о фантастике вообще, я писал об этом у Гоголя, у Достоевского, у Белого. Я просил его высказать точку зрения о фантастике. Он ответил мне только об этом. Он послал мне письмо. Он говорил, что не верит в фантастику Белого и т. д. Он был против Белого. Не против самого Белого, а против идеи фантастики у Белого.

М. ПЕШКОВА: У вас сохранилось это письмо?

Ж. КАТТО: Да.

М. ПЕШКОВА: Как интересно.

Ж. КАТТО: Но он писал мне по-французски.

М. ПЕШКОВА: Какой короткий век, в то же время какой большой.

Ж. КАТТО: У меня есть и другие письма интересные, она издала книгу «Отношения между французскими и русскими писателями». Когда я перевел, я вам не сказал, но я перевел еще и Эренбурга.

М. ПЕШКОВА:

Как интересно.

Ж. КАТТО: «Люди, годы, жизнь». Самые первые книги. Первый том я не перевел. Потом мне дали второй том, которой уже перевели, но плохо перевели. И мне дали проверить. Я был согласен, чтобы зарабатывать деньги. Я проверил перевод второго тома. И третий том я сделал сам. «Люди, годы, жизнь». Я писал ему, Эренбургу, чтобы узнать, что он хотел сказать об этом. У него довольно сложно. Он рассказывает свои путешествия. В каждой главе есть и шведский язык, немецкий язык, венгерский язык и т. д. Это очень сложно. Когда он говорит об известных людях, это надо найти. Но когда он говорит о людях, которые неизвестны, как писать по-русски? И он пишет по-русски. Вот такие вопросы. Я писал ему, он писал мне. Теперь я издаю эти письма.

М. ПЕШКОВА: А где их издали?

Ж. КАТТО: У вас. Это не только Эренбург. Это переписка писателей французских и русских.

М. ПЕШКОВА: Вопрос перевода второго тома. Чем они сложны были? Чем был труден перевод?