Непрошедшее время

Ч. АЙТМАТОВ: Конечно, идет очень большой динамизм в этом плане, колебания. С одной стороны, люди увлечены новой массовой литературой, она шествует. Это буквально нашествие, набег. В какие-то давние, древние времена кочевые племена совершали набеги друг на друга: угоняли скот, увозили скарб, людей в плен брали. Примерно так современная массовая литература, которая заполонила буквально все пространство читабельное, сейчас в нашествии. Но это не значит, что настоящая, подлинная, серьезная литература полностью куда-то исчезла.

Нет. По своему опыту и по своим нынешним встречам, разговорам, обменам мнениями я тоже немножко в курсе дела. Вот Вы конкретно спросили по поводу «Плахи». Всегда так бывает: есть свой период подъема, апогея популярности. Однажды я шел по улице Горького, как она тогда еще называлась. Среди многочисленных прохожих идет женщина средних лет. И издали она как-то глянула на меня, покивала головой и сказала: «Здравствуйте!». Я думал, что это моя знакомая, но когда я приблизился, то увидел, что совершенно незнакомая женщина. Я сказал: «Здравствуйте!». И потом остановился в недоумении. Думаю: она, может, что сказать хочет. Она подошла еще ближе и, глядя прямо в глаза, сказала: «Я Акбара». А Акбара — это волчица моя.

Н. БОЛТЯНСКАЯ:

Можете не объяснять.

Ч. АЙТМАТОВ: Я был ошеломлен. Я подумал: или она шутит, или не в себе. И пока я хотел спросить, почему она так заявляет, она уже ушла, мимо прошла. И глядя ей вслед, я понял, что с ней, видимо, что-то происходило, что-то серьезное, что-то в ее жизни. Почему она сопоставила свою судьбу, свою жизнь с этой волчицей Акбарой? Вот настолько «Плаха» была популярна, что даже прохожие на улице могли что-то сказать в этом смысле.

Сейчас, конечно, издания, во-первых, надо переиздавать, а издатели сейчас смотрят, что побыстрее продать, поэтому это отодвигается куда-то. Я очень сочувствую моим сверстникам, моим коллегам, собратьям по перу, которые остались в отодвинутом положении, не до них. Но мне судьба в этом смысле улыбнулась.

Европа компенсирует мне. До сих пор очень большой интерес к моим произведениям. Не хочется самому об этом говорить. На Западе это немецкоязычные страны: Германия, Австрия, Швейцария, и на Востоке — Япония. Вот два плацдарма у меня.

М. ПЕШКОВА: Я свидетель Вашего успеха на Западе. На недавно состоявшейся (два месяца назад) в Лейпциге книжной ярмарке я имела честь увидеть триумф Чингиза Айтматова среди немецких читателей. Книжки шли, что называется, на ура. Это было в большом зале кинотеатра «Парадиз», где собралась и русскоязычная, и немецкоязычная публика. Задавали множество вопросов. И была премьера фильма.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Возникает сразу вопрос совершенно ксенофобский: как они видят то, что Вы пишете?

Ч. АЙТМАТОВ:

Я часто задаю себе вопрос, и мне задают: «Чем Вы объясняете такой огромный интерес современного немецкого читателя к Вашему творчеству?». Прямого ответа я не нахожу, потому что подчас, например, мои встречи проходят в кирхах, в церквях. Я же не проповедник какой-нибудь, не богослов.

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Вы же говорили о гуманизме.

Ч. АЙТМАТОВ: Ну, гуманизм — это общеинтеллектуальная постановка вопроса. Недавно в Гамбурге была такая же большая встреча в церкви, до тысячи человек присутствовало. Потом долго я даю автографы, и потом идет беседа. И все время я сам думаю и мне говорят: «Чем вы объясняете?». Просто интерес, любят читать — это ладно. Но мне кажется, поскольку мои произведения в основном затрагивают каким-то образом эпоху Второй мировой войны, нашей Великой Отечественной войны, то есть люди, судьбы, характеры так или иначе туда связаны, оттуда все проистекает, а они — сторона самая многострадальная, самая много потерпевшая. Сейчас уж не буду говорить, кто победитель, кто побежден, это само собой ясно, но все равно люди страдали, народы страдали. Все это — огромное страшное испытание, которое пришлось пройти. Может быть, чувства прохождения через эти испытания, они открывают те стороны восприятия души, которые нас сближают. А вот у благополучных народов, которых это не очень коснулось, гораздо меньше интереса.

Н. БОЛТЯНСКАЯ:

Я возвращаюсь все-таки к проблемам литературы. Одно из ментальных понятий, введенных Вами, это понятие манкурта. Это уже абсолютно определение, не нуждающееся в дополнительных словах. А есть сейчас эта хворь у потребителей литературы в мире, в России?

Ч. АЙТМАТОВ: По поводу манкурта? Употребляют ли этот термин?

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Нет, есть ли состояние манкурта у потребителей, у читателей?

Ч. АЙТМАТОВ: В самых разных версиях и вариантах. Это, например, тот исконный манкурт. В той легенде, притче все это было сказано. А сейчас это приобрело самое широкое понимание. На каждом шагу я слышу, иногда даже в печати, в разговорах, когда люди употребляют: «Ты что, манкурт?», «А мы не хотим быть манкуртами».

Н. БОЛТЯНСКАЯ: А вы считаете, это явление есть?