Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Прекрасно, когда теория и эксперимент находятся в согласии друг с другом, – такая ситуация доставляет ученым большое удовлетворение; но неожиданный результат может означать, что нечто – возможно, нечто чудесное! – ждет своего открытия. Иногда открытие происходит по счастливой случайности, и тогда неожиданный результат мостит дорогу к революционным выводам. Многие явления, которые составляют основу современных технологий, были обнаружены благодаря аномальным феноменам – как их тогда расценивали. Открытие Антуаном Анри Беккерелем радиоактивности было связано с тем, что фотографическая пластинка оказалась засвеченной лежавшим рядом с ней куском урана; исследования Александром Флемингом пенициллина, спасшего жизни десяткам, если не сотням миллионов людей, начались с того, что, вернувшись из отпуска, он увидел, что случайно выросший в культуре стафилококков гриб убил бактерии; принцип нагревания веществ микроволнами впервые наблюдал инженер Перси Спенсер, который, подойдя близко к магнетрону, вдруг с раздражением обнаружил, что у него в кармане расплавилась только что купленная шоколадка. Любопытные экспериментальные данные способствуют появлению теорий, а глубокие теоретические прозрения стимулируют проведение экспериментов. Эти два аспекта науки – эксперимент и теория – одинаково важны и тесно переплетены друг с другом.

Но как определить, что какая-то вещь является научной? Что за таинственная грань отделяет науку астрономии от суеверий астрологии? Ведь обе эти дисциплины занимаются движениями небесных тел. Почему мы считаем лучевую терапию научным методом, а “рэйки” (исцеление путем прикасания ладонями) лженаукой, хотя речь в обоих случаях идет об “энергиях”? Если мы хотим провести надежную границу между разумным и смехотворным, между научным и лженаучным[79]

, интуитивного ощущения будет недостаточно. Один из ответов на этот вопрос мы найдем в весьма неожиданном источнике.

В 1919 году в Вене шла серьезнейшая борьба. Великая война окончилась, но блокада союзниками города продолжалась. Запасы продовольствия иссякали, и это спровоцировало волнения. Бавария и Венгрия были только что провозглашены советскими республиками, и австрийские коммунисты хотели примкнуть к центральноевропейскому коммунистическому блоку. Они запланировали восстание, но из этого ничего не вышло: венские власти заблаговременно арестовали всех его руководителей.

Коммунистическое восстание поднять не удалось, однако эстафету приняли социалисты, которые в июне вышли на улицы, протестуя против сложившейся в городе ситуации. Среди протестующих был и шестнадцатилетний Карл Поппер – один из верных сторонников марксистской социал-демократической рабочей партии Австрии (СДРПА). Во время протестов попытка коммунистов штурмом взять тюрьму и освободить своих товарищей привела к беспорядкам и столкновениям. В возникшем хаосе полиция открыла огонь по безоружной толпе; несколько человек были убиты. Это кровопролитие потрясло Поппера. Однако реакция СДРПА была близка к ликованию, что объяснялось искренней верой в марксистское учение, согласно которому классовая война и революция являются предвестниками коммунистического будущего, а гибель соратников – это неизбежные боевые потери. Но убийства, свидетелем которых стал Поппер, представили эту аксиому в совершенно ином свете, и он почувствовал себя неуютно в одной компании с догматиками, убеждения которых им прежде молчаливо принимались. Молодой человек, по его собственным словам, был “потрясен и признался себе в том, что не только некритично воспринял сложную теорию, но и не понял, что она неверна”.

У Поппера появилось множество вопросов касательно теории Маркса об историческом материализме. Исторический материализм настаивает на том, что вся человеческая история направляется исключительно материальными расчетами и соображениями. Маркс и его сторонники называли истмат наукой, но Поппер осознавал, что никакое научное учение не может быть настолько расплывчатым, чтобы с его помощью нельзя было объяснить факты, – если, конечно, вы не намерены делать символом прогресса кровавую бойню. Поппер оставался социалистом всю свою жизнь, но, поняв, что товарищи не разделяют его пацифизм и скептицизм по поводу высказываний Маркса, от марксизма отошел.