Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Однако испытуемые не знали, что на самом деле психологов интересовал более насущный вопрос, нежели польза косметического средства. Испытуемых, согласно их политическим взглядам, скрытно разделили на консерваторов и либералов. Нейтральный вопрос о креме оказался трудным для многих: неправильный ответ дали 59 процентов участников эксперимента. Выявив математически одаренных испытуемых, психологи задали им другую задачу, и на этот раз вопрос касался проблемы, угрожающей расколом американского общества, – проблемы связи преступности и свободной продажи оружия. Испытуемым была предъявлена такая же таблица, как в случае с кремом, с рандомизированными данными, которые в одном случае говорили о том, что контроль за оборотом оружия снижает преступность, а в другом – что повышает. Обе задачи – на этот раз в политизированном виде – были случайным образом распределены между либералами и консерваторами.

Когда ответы были проанализированы, выяснилась поразительная вещь: математические способности перестали быть предиктором успешности решения задачи. Либералы прекрасно справлялись с заданием, когда в нем предполагалось, что контроль над оборотом оружия снижает преступность, но, сталкиваясь с данными о том, что этот контроль приводит к повышению преступности, теряли свои математические способности и чаще давали неправильный ответ. Консерваторы повели себя точно так же, но они давали неправильные ответы, что называется, с точностью до наоборот: правильно отвечали на вопрос, если из задания следовало, что свободный доступ к оружию снижает преступность, но переставали справляться с заданием, если из данных следовал противоположный вывод. Еще более тревожным было то обстоятельство, что уровень математических способностей не перевешивал влияние политических убеждений – в среднем те, кто обладал хорошими математическими способностями, с большей вероятностью отвечали правильно, когда вывод совпадал с их идеологической позицией.

Итоги исследований Кахана развенчивают идею о том, что причиной разногласий по вопросам науки и технологии – или же политики и объективных данных – является недостаток информации. Скорее из результатов исследования можно заключить, что идеологические мотивации искажают саму способность к мышлению. Но почему так происходит? Гипотеза Кахана заключается в том, что люди обладают склонностью к мышлению, защищающему идентичность: “Стремясь избежать диссонанса и отчуждения от ценимой ими группы, индивиды подсознательно сопротивляются фактологической информации, которая угрожает декларируемым ими ценностям”. Мы не отделяем наши убеждения от своей самости – в какой-то степени наши убеждения нас формируют. Соответственно, существует мощный психологический императив, охраняющий и наше представление о самих себе, и наши отношения с теми, кто разделяет те же идеи и мировоззрение. Нам невероятно трудно отделить наши идеи от ощущения собственной самости – и часто, слишком часто это обрекает нас на фанатичную верность неверным представлениям и на нежелание рассматривать альтернативы, угрожающие самой нашей глубинной идентичности.

Если это кажется вам странным, то подумайте, какие последствия ожидают человека, отвергающего свою идентичность с группой, к которой он принадлежит, и отказывающегося от основополагающих, не подлежащих обсуждению убеждений и допущений, присущих этой группе. Мы обладаем склонностью держаться внутри эхокамеры мнений и идеологий, отражающей наши собственные мнения и идеологии. Это особенно верно для эмоционально окрашенных предметов – таких как религия, политика или убеждения. В этих сферах коллективная верность определенным взглядам настолько укрепляет приверженность неким идеям, что они становятся неоспоримыми и ортодоксальными. За любое отклонение от этих идей можно заплатить непомерно высокую социальную и личную цену, включая остракизм. Обсуждение вопросов веры и убеждений часто грозит обвинением в предательстве и риском стать парией.