- Ох, - только и покачала жалостливо старушка головой, и по ее выражению на лице можно было понять, что ничего хорошего в Ленинграде не происходит.
- Одинокая я, - завела долгий разговор старушка. - Людей больше не для денег пускаю, а чтобы было с кем поговорить. Люблю общение. Еще когда в ГУЛАГе сидела, с людями общалась.
- И вы сидели в ГУЛАГе? - удивился Лаврушин.
- А то как же, - удивилась старуха. - У нас все сидели. Или сажали и охраняли. Времена такие были.
- Какие?
- А такие, что кроме ГУЛАГа ничего и не было.
- Угу.
- Интересные люди на постой останавливались. Только они у меня почему-то долго не живут.
- Да? - больше из вежливости удивился Лаврушин. Он уже понял, что в этом мире, где все сидели в ГУЛАГе, долго не живут.
- Вот помню снимала одна комнату, - с грустью произнесла старушка. - Проститутка вальтовая.
- Валютная.
- Во-во, валютная. Ну такая голубушка, такая лапочка. В Швецию уехала. И теперь пишет мне письма оттуда - не ндравятся они ей, шведы эти. Она, оказывается, истинная патриотка. Ясно?
- Куда яснее, - поддакивал Лаврушин.
- Так и пишет: «Баба Анюта, никто не может любить Россию лучше проститутки в изгнании».
- Сильно сказано.
- Потом жил еще один человек. Обходительный такой. Он ото всех скрывался. Он с товарищами золото КПСС заныкал. Так его КГБ из окна и выбросило.
- Ничего себе.
- Вор один беглый жил. Тоже обходительный. Вежливый. Но недолго ночевал. Ограбил какого-то крестного отца на миллион долларов и убег.
- Бывает.
- Поэтесса жила. Гавнагардистка.
- Авангардситка?
- Во-во... Вены зубочисткой, ласточка, вскрыла. Теперь на канатчиковой даче. Ох, умная была.
- Они умные.
- Рок-певица была. В наркологической больнице теперь.
- Вот ведь как.
- И еще этот, киллер, был. Из благородных.
- Из дворян?
- Ну, не знаю. Он так и говорил - я благородный киллер. И каждый день на работу с ружом ходил.
- И где он?
- Застрелили, ироды. Жалко, - старушка вытерла платочком глаза от навернувшихся слез.
После ужина друзья начали военный совет в своей комнате.
- Что дальше-то? - спросил Степан.
- Будем ждать, пока я не смогу в другой мир перескочить?
- Скачем из мира в мир, как вши тифозные. И ничего не нашли.
- Должно же быть решение этой шарады. Должны мы во всем разобраться. А разберемся - найдем выход из положения.
- Или вход в еще худшее положение.
- Как повезет, - кивнул Лаврушин. - А пока можно и Большого Японца поискать.
- В Москве?
- Чем черт не шутит. Он шатается по измерениям, как захочет.
- А сейчас?
- Спать.
- Точно Фредди не придет? - опасливо огляделся Степан, будто стремясь высмотреть маньяка.
- Уверен.
Друзья провалились в сон.
Ночь прошла спокойно. И даже выстрелы в темноте опасного, как джунгли, мегаполиса не могли их потревожить. Правда, один раз пришлось проснуться, когда по шоссе промчалась стальная армада - марш рокеров.
- Чтобы у вас колеса отвалились, - застонал Лаврушин, переворачиваясь на другой бок.
***
- Итак, Большой Японец? - спросил тощий двухметровый детина с озабоченным мировыми проблемами испитым лицом. Кулаки его были по-каратистки набиты, яркий галстук немножко съехал в сторону, верхняя пуговица рубашки открывала часть шеи с пересекающим ее шрамом. Он сидел в кресле под выведенной вязью вывеской: «Частное сыскное агентство Русский Пинкертон».
- Большой Японец, - кивнул Лаврушин. - Он же Великий Чак. Он же Змеевед.
- Найти - и все? – недоверчиво спросил частный детектив.
- Да.
- Не грохнуть, ничего похожего?
- Да вы что?!
- Слава Богу. А то мы не имеем дело с криминалом... Если только за отдельную плату.
- Только найти.
- Только найдем, - кивнул частный сыщик, сгребая задаток в ящик стола.
Лаврушин со Степаном вышли из офиса сыскного агентства, выглядевшего весьма подозрительно. Но, говорят, в Москве никто лучше не справится с розыском человека, чем «Пинкертон».
- Теперь - обедать, - сказал Лаврушин.
Они направились в кафе. Прогулку по «чернушной Москве» вряд ли можно было причислить к разряду безопасных затей.
Брык - рядом с друзьями упал хорошо одетый господин, и на его груди расцвел кровавый цветок. Киллер спрятал пистолет с глушителем, нагнулся над жертвой, пощупал пульс, приподнял веко, неторопливо закурил, надел шлем и сел на мотоцикл.
Не прошло и пяти минут, как грохнули еще одного - из оптической винтовки, когда он выходил из представительского «членовоза» - «ЗИЛ-117». На соседней улице пылала взорванная машина. В отдалении слышалась стрельба.
- Облава! - вдруг заорали истошно. Прохожие, ученые горьким опытом, кинулись врассыпную.
Друзей тоже не нужно было долго убеждать в пользительности для здоровья вида бега, который называется «улепетывание». Они вбежали в проходной дворик. Там у мусорного бака один молодой человек приятной наружности целился в другого молодого человека не такой приятной наружности из потертого «Нагана» со словами:
- Я думал ты брат. А ты гнида черножопая!
- Это их личное дело, - Лаврушин увлек Степана за локоть в сторону. - Если везде совать нос, мы тут полчаса не протянем.
Они время от времени менялись ролями и уговаривали один другого не вмешиваться. И были правы.