Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени

Новгород встретил Бутурлина разгулом анархии, которую едва удавалось сдерживать уступками и обещаниями. Чернь, пролив кровь Ивана Салтыкова, требовала новых жертв. Вот-вот мог случиться бунт, благо горючего материала было предостаточно: двадцатитысячное население города возросло в пять раз за счет беженцев из окрестных крепостей и деревень. На площади, где когда-то висел вечевой колокол — символ новгородской независимости, увезенный царем Иваном Грозным после устроенного им новгородского разорения, — собирались толпы обозленных оборванцев, которым было нечем заняться и нечего терять. Лазутчики из соседнего Пскова, где установили власть террора стрельцы, призывали новгородцев последовать их примеру, бить бояр и купцов-толстосумов. У кого оставался хоть грош за душой — нес его в кабак. Новгород жил в пьяном угаре, от последнего нищего до лучших людей. Старый хозяин города воевода Иван Одоевский скрепя сердце уступил власть Василию Бутурлину, но примириться с этим не мог. Не было единства и среди прочих представителей городской верхушки. Одни оставались тайными приверженцами Владислава, другие мечтали о возвращении на престол Василия Шуйского, третьи обращали свои взгляды в сторону Швеции, надеясь получить царя из этой страны. К последним относился и Василий Бутурлин, убежденный, что приглашение на русский престол одного из сыновей короля Карла IX — Густава Адольфа или его младшего брата принца Карла Филиппа — спасет страну от католической опасности и прекратит схватку между боярами за власть. Руководители ополчения разделяли эти взгляды, надеясь, что новгородские силы, соединясь с Делагарди, смогут помочь в освобождении Москвы от поляков.

Четырехтысячное войско шведского полководца, медленно двигавшееся к Новгороду, могло оказаться и врагом, и союзником. В первых числах июня, когда шведы разбили лагерь в двадцати километрах от города, Бутурлин получил новые инструкции от ополчения: следовало уговорить шведов помочь против поляков, а за это, пока услуга не будет оплачена, можно обещать отдать в залог одну из пограничных крепостей. Бутурлин в частной беседе доверительно сообщил Делагарди, что и Новгород, и Москва хотят одного из королевских сыновей в цари, лишь бы было обещано сохранить православие. Со своими великими князьями, как считают русские, удачи у них нет.

Это предложение открывало заманчивые политические перспективы, однако камнем преткновения были инструкции Карла IX. Король, отличавшийся узким практицизмом, желал лишь увеличения своих земель и удаления России от Балтийского моря. В таком случае Швеция могла обогатиться на посредничестве в русской торговле с Европой. Делагарди передал Бутурлину королевские требования: Швеция хотела получить за свою помощь не только крепости, прикрывавшие подходы к Балтийскому морю — Ладогу, Нотебург, Ям, Копорье, Гдов и Ивангород, — но и Колахус на Кольском полуострове, что отсекало Россию от морской торговли с Англией на севере.

«Отдать половину земли! Русские лучше умрут!» — воскликнул Бутурлин, ознакомившись со списком шведских территориальных претензий.

Делагарди и сам считал, что чрезмерные аппетиты короля могут похоронить важное дело. На свой страх и риск он пообещал убедить Карла IX снизить требования. Пока можно ограничиться передачей в залог в счет оплаты за военную помощь Ладоги и Нотебурга. Король, как заверил полководец, благосклонно отнесется к русским просьбам, узнав, что одного из его сыновей московиты хотят видеть своим царем.

Переговоры закончились целованием креста о четырнадцатидневном перемирии. Русские обязались продавать шведам припасы по приемлемым ценам и не нападать на них. В стан ополчения под Москвой поскакал гонец за новыми инструкциями.

Ян Сапега, наступавший на Москву, в помощь укрывшемуся за стенами Белого города польскому гарнизону делал вождей ополчения — Трубецкого, Заруцкого и Ляпунова — все более сговорчивыми. Сапега, сделавший карьеру в России в качестве одного из военачальников «тушинского вора», после его смерти с несколькими тысячами искателей приключений, среди которых были и польские шляхтичи, и русские казаки, занимался грабежами, выбирая, кому бы подороже продать свою саблю. Поначалу он держал нейтралитет в борьбе ополчения с поляками, и лишь обещание короля Сигизмунда заплатить ему из московских сокровищ за поддержку гарнизона Гонсевского заставило его прийти на помощь запертым в кремле соотечественникам.