Несовершенное

"Я бы, может, и не отказался с ними поболтать", – угрюмо подумал журналист, продолжая глубоко дышать. Нечаянная мысль, сама собой возникшая в его бестолковой голове, засела там глубоко и надежно, снова и снова напоминая о себе. В самом деле, какой же конец можно счесть удачным: тот, который случился, или летальный исход? Лучше всего, конечно, кончина во сне, без пробуждения и медленного удушения с каждым вдохом новой порции угарного газа. Но печальный вариант был уже почти достигнут, во время пожара задыхаться репортеру явно оставалось недолго – двери он не нашел, до окна добраться не успел бы. Так стоило ли проделывать в обратном направлении пройденный с таким трудом путь? Ради чего? Чтобы утром снова отправиться в редакцию, увидеть прежние лица и делать прежнюю работу?

В больницу журналиста привезли в состоянии духа решительном и бескомпромиссном – даже лиса готовит запасные выходы из своей норы и выскакивает через них, когда охотники выкуривают ее дымом. Чем же он, разумный человек, хуже бессознательного животного? Запасные выходы существуют не сами по себе, они созданы в интересах человечества. В противном случае слишком многие индивиды слишком часто избирали бы метод срезания неудобных углов на пути от рождения к смерти.

В приемном покое было холодно и не очень светло – Самсонову там не понравилось. По миновании медицинского обследования и некоторых бюрократических процедур, не успевший задохнуться репортер оказался в одной палате с Алешкой. Тот смирно лежал с кислородной маской на лице, глаза его были полузакрыты, поэтому лицо не выражало никаких мыслей. Левая рука, красная, покрытая большими прозрачными волдырями и блестящая не то от какой-то мази, не то от вазелина, лежала поверх одеяла.

Журналиста госпитализировать не стали. В качестве наименее пострадавшей жертвы обстоятельств ему просто позволили побыть некоторое время на глазах у медперсонала на всякий случай. Мало ли, как отразятся на его самочувствии минуты героической борьбы с вездесущим дымом. Ситуация сложилась благоприятной для медитации: репортера больше не дергали многочисленными профессиональными вопросами, зато позволяли без особых ограничений обозревать окрестности. Оба бомжа изрядно обгорели и надышались ядовитого дыма, к ним журналист доступа не получил – оставалось только созерцать беспомощного коммунального соседа и делать предположения о дальнейших судьбах квартиры, Алешки и самого журналиста, которые замысловато переплелись между собой в последние месяцы.

Предаться размышлениям Самсонов не успел: в палату ворвалась незнакомая женщина в накинутом на плечи белом халате. Она не отличалась изяществом черт лица или примечательными формами. Вообще ничем не выделялась из толпы на улицах своего города, в котором, судя по всему, и прошла ее скупая на события жизнь. Женщина остановилась над Алешкой со сложенными перед грудью ладонями, словно молилась на него, затем тишина прервалась ее причитаниями.

– Какой же дурак, ну какой же дурак! – без конца повторяла посетительница таким тоном, словно пыталась доказать несчастному свое желание видеть его всю жизнь ежедневно с утра до вечера и постоянно радоваться этому зрелищу.

Алешка открыл глаза и скосил их на женщину. Сначала в его взгляде проявилось удивление, затем некое подобие страха. По мере нарастания волны ласковых ругательств, пострадавший временами как бы в смущении отводил глаза, затем с новым обожанием вперялся в свою словоохотливую гостью. Обоженный внутри и снаружи, пациент не мог разговаривать из-за трубки в горле, разветвленная медицинская сбруя вообще сковывала его движения, и несколько попыток полуживого протянуть к женщине не обоженную левую руку, со стороны которой и стояла нарушительница спокойствия, а бездельную правую, обернулись ничем. Алешка только издал несколько беспомощных пыхтящих звуков, а затем в упадке сил откинулся на подушку.

– Как он? – обернулась женщина к Самсонову, ища в его ненадежном лице успокоения.

– Насколько я понимаю, скоро оклемается, – ответил репортер, всеми силами изобразив участие. – Дымом только надышался. А рука – пустяки, ожог от силы второй степени. Честно говоря, плохо в них разбираюсь, но до обугливания тканей дело точно не дошло. Извините за хамство, но не могу смолчать: кем вы ему приходитесь?

– Какая вам разница? – гневно вспыхнула женщина и вновь обратила все свое внимание на жертву печальных обстоятельств.

– Просто я с ним знаком больше полугода, и за это время не слышал от него ничего хорошего о женщинах. Видимо, он на вас в большой обиде?

– На кого это "на вас"? – обратила женщина раздраженное лицо к журналисту. – О ком вы говорите? О женщинах вообще или обо мне?

– Видимо, и так, и этак. Честно говоря, не могу представить вас рядом.

– Хотите сказать, во мне ни кожи, ни рожи?

– Да что вы, наоборот. Он ведь спился совсем. Бомжей вон начал домой приводить.

– По-вашему, приютить бездомного – преступление? Или верх глупости?

– Боюсь, он не собирался никого ютить, а хотел только в очередной раз напиться в компании. Хоть в какой-нибудь.