Несовременные записки. Том 4

Автобиографическое эссе — это любимый литературный жанр русского народа. Вспомним «Житие протопопа Аввакума, написанной им самим» или «Архипелаг Гулаг». К сожалению, не все замечательные люди записывали свою биографии, поэтому как суррогат появились разного рода ЖЗЛ. Некоторые замечательные люди вообще не существовали, поэтому появились книги о Чичикове, Соне Мармеладовой. Иногда писатель в силу тонких психологически-политических обстоятельств описывал себя, переодетым в какого-нибудь героя. Например, Флобер признавался: «Мадам Бовари — это я сам». Но если в книжке не оставалось намека на автобиографичность, русский народ говорил: «Зачем мне ваши фантазии!»

Итак: кто аз есмь?

Кем был в прошлой жизни, убейте, но не помню. Честно говоря, каких-либо серьёзных попыток это выяснить я тоже не делал. Иногда мне кажется, что я не совсем точно понимаю, кем я был даже в «этой» жизни. Сейчас занимаясь мнемоническими упражнениями, забираясь в свои 5, 10, 15 лет и стараясь это всё описать, мне почему-то хочется возразить Флоберу: «Я» — это «Мадам Бовари»». Но кем бы оно, это «Я», ни было, по порядочку попробуем рассказать…

2

Я родился в великом 1956 году спустя три месяца после XX съезда партии, на котором Хрущёв разобрался со Сталиным, в Свердловске в роддоме возле ЦПКиО им. Маяковского. Мои первые более-менее связные воспоминания связаны с нашей квартирой на одиннадцатом этаже дома «Динамо» (сейчас это гостиница «Исеть»).

В те времена в Свердловске не было ни «пенала» здания Областной администрации, ни вообще хотя бы одного 16-ти и даже 9-ти этажного дома. Я жил на самой верхотуре и смотрел на всё это, что было внизу: проспект Ленина, трамваи, тротуары. Мы носились по длинному коридору нашего дома с моим другом Олежкой. Однажды по его рассказам мы залезли на чердак, с чердака на крышу и свалились вниз. Там внизу был спортивный магазин «Динамо», и туда как раз привезли спортивные маты. На них-то мы и упали, слезли и пошли домой. Я ничего этого не помню, помню только сами эти рассказы Олежки в другом нашем доме на Первомайской, где прошли остальные годы моего детства, отрочества и тревожной молодости. Сейчас мы, вспоминая этот дом, утираем ностальгические слёзы, потому что давно там не живем: Олежка живет в самом конце Восточной возле ЦПКиО, а я живу на Бажова возле парка Энгельса в доме наискосок от «Пельменной».

В детстве помимо мамы, папы, сестры, брата (когда он не дрался) я любил кошек, свою воспитательницу в детском саду Анну Ивановну, которая напевала песенку «Рула-тырула-тырула-тырула-рула-тырула-тырула-ла-ла» на финском языке, и конечно, я любил Ленина. Потому что благодаря ему я мог жить в социалистической стране, где нет капиталистов, расовой дискриминации. То есть, одна удача за другой: квартира в самом высоком доме, воспитательница, которая так прекрасно поёт «Рулу-тырулу», социализм. В общем, повезло. Я чувствовал себя избранником. Папа имел художническое образование и меня тоже учил рисовать. Однажды я нарисовал бегемота, которого из болота вытаскивают подъемным краном. Меня все так хвалили, что в конце концов после всех этих рахитов, корей, ангин, которые увеличили мою интровертированность, я как-то поверил в свою талантливость. Но по большому счету, пожалуй, моим единственно в каком-то смысле выделяющимся талантом было свойство считать себя гением, ничего особенно гениального при этом не сделав, и не моргать. Однажды я спросил отца:

— Папа, скажи, а какие недостатки были у Ленина? Ведь у всех же должны быть ну хоть какие-то недостатки.

Папа долго думал, а потом сказал:

— Слишком уж доверял Зиновьеву и Каменеву, которые потом оказались уклонистами.

Я спорить с папой не стал, но доверять «уклонистам», мне казалось, куда симпатичней, чем их расстрелять. Так что недостатков у Ленина папа не знал.

Когда мне было 5 или 6 лет, когда я систематизировал свои исторические представления, мне захотелось уточнить такой вопрос:

У нас, русских — Ленин вождь, а у немцев — Гитлер вождь. Да?

Нет, нет. Ленин — это вождь всего прогрессивного мира, не только русских, а Гитлер — вождь немецко-фашистских оккупантов.

То есть, Ленин не только у нас, но и у всех. Это звучало не так стройно, но вдохновляюще. Но так или иначе, потом пришлось всё-таки самому разбираться, кто чей вождь.

3

На самом дела «автобиографическое эссе» никакое не автобиографическое. «Моё» тут — дело десятое. Это лишь неожиданный такой, как бы невзначай толчок к тому, что можно условно назвать «самосозерцанием». Обычно люди не хотят заниматься чем-то напоминающим «созерцание». Люди, делающие так, кажутся им сумасшедшими.