Несовременные записки. Том 4

Любовь как сила сама должна являться следствием силы. Что это за сила? Сила жизни, стремящейся к тезистированию по законам логоса априорных синтетических невозможных суждений. (Главы 12 и 13).

«Кант спрашивал: как ВОЗМОЖНЫ синтетические суждения a priori, и что же, собственно, он отвечал? Они возможны В СИЛУ СИЛЫ (способности). Увы!… разве это ответ? … Таким ответам место в комедии…»³⁰, — пылко критикует Ницше.

Если исходить из тождества субъекта и объекта познания, то ответ Канта несомненно верен: «в силу силы» — и никак иначе. Если же исходить из позиции Ницше, который пытается заглянуть по ту сторону субъекта и объекта и для этого их как-то стабилизирует и разводит, то «в силу силы» — бесспорно, тавтология, требующая третьего.

Таким третьим может быть только будущая смерть, невозможная в настоящем. И если спросить, несколько расширив вопрос: как возможны априорные синтетические НЕВОЗМОЖНЫЕ суждения? — то ответ Канта «в силу силы» вновь сохраняет свою силу, — силу любви, любящей чистое есть-естество мыслящего духа.

Не потому любовь приходит, что ее вызывают обстоятельства, а потому что она ЕСТЬ в нас. Потому, что живет в нас постоянно и время от времени извывертывается в различных формах, совпадая с субъективным проектом-идеалом. Если морфена — это форма, не имеющая изоморфного содержания (Глава 29), то любовь — это содержание, не имеющее изоморфной формы и перетекающее в любую форму, вплоть до смерти. Здесь корень единства антитетических (Глава 9) и танатологических³¹ (Глава 10) притязаний разума.

Победить смерть, пока ее нет, не составляет труда; победить смерть, когда она пришла, невозможно. Люди, собственно, борются не со смертью, а со страхом смерти, надеясь избавиться от него. Однако, единственное средство победить страх смерти — это укротить его, сблизиться с ним, полюбив смерть. Не презрение, не ненависть к смерти, а именно любовь — phileo thanatos.

Любить смерть и работать на нее — значит вкладывать свою жизнь в творения, которые и по смерти личности будут жить и доставлять благо другим людям. Парадоксально, но только работая на смерть, человек живет и продлевает свою жизнь, а, работая на жизнь, расходует и проживает отведенное ему время жизни и умирает.

Свидетельствуя в творении тезиса свою любовь, человек достигает того пика жизни, который тождествен пику будущей смерти. На этой амфигиперальной вершине жизнь, тождественная мышлению, может быть, впервые оказывается полнокровной жизнью и сливается с божеством (Гл. 26).

К сожалению, редко, очень редко посещает нас бог любви, коротко длится, почти мгновенно проходит, а затем подолгу не дает о себе знать, так что память о его вкушении почти стирается. Томится тогда в темнице сила любви. Где-то вдалеке кукует кукушка, вновь зазывая на любовное пиршество. И ты идешь на зов, а он все дальше и дальше… Остановись, безумный человек! Ведь ты сам, своими руками выписываешь для любви билет в обратный конец.

32

Не всякая любовь ЕСТЬ.

Существует множество конкретных людей, для которых я не хотел бы философствовать. (Глава 16).

Сегодня я вообще ни для кого не хочу философствовать.

Я не хочу философствовать даже для себя.

Тогда что — молчание?

Молчание — подобно смерти.

Смерть! Чувствую, я окончательно вжился в феномен смерти. Но я не хочу смерти.

Вот три желания:

1. Я не хочу жить без любви.

2. Я не хочу философствовать.

3. Я не хочу смерти.

Это не аномалия, это, по-видимому, нормальное психологическое состояние по ту сторону бытия и небытия.

Но зачем тогда я все же фиксирую тезисы?

Затем, что я не хочу и по ту сторону бытия и небытия долго задерживаться.

Впрочем, я уже ни во что не верю, ни на что не надеюсь, хотя я не разочаровываюсь. Просто сейчас, один сижу — без бога, без любви, без надежды, без возможностей, без жизни и без смерти — сижу и пишу, сам не знаю, зачем.

Вот оно что: я без знания! Я без знания того, что я сейчас ЕСТЬ.

Но я ведь знаю себя без-знающим. Знаю, да не хочу знать.

Что ж, надо отложить ручку и идти спать, — ночь на дворе.

Фи! какая проза! какая банальность! Неужели так много лет и сил моих, покоя ближних потрачено на то, чтобы получить в финале — «ФИ»?

Страшно ли мне?

Страшно!

Не так страшна смерть, как вдруг узнать, что прежде не жил, был мертв.

СТРАШНА НЕ БУДУЩАЯ СМЕРТЬ, А ПРОШЛАЯ.

Может быть, мрачное настроение — следствие приобщения к царству Таната?

Не думаю. Как для врача в момент помощи не до выбора болезни, главное — надо лечить, так для философа в момент поиска истины не до симпатии к категории, главное — из категории извлекать на свет скрытый смысл и …новое.

Я прозрел: я хочу абсолютно нового.

Но — вот он, крест судьбы — абсолютно новым может быть только смерть. Не как понятие, а как природное явление. Смерть — абсолютно новое потому, что до ее прихода ее абсолютно нет, а когда она приходит, то старому (жизни) абсолютно не остается места.

Да, я, как белка в колесе, вращаюсь в понятии смерти.

Что проку? Понятие может быть любым, но это ни на йоту не оттягивает встречу с самой смертью. (Глава 14).