Читаем Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре полностью

Колину улыбку вызывали многие вещи, да и сам он постоянно заставлял людей улыбаться. В нем – таком невозмутимом, ироничном, словоохотливом – не было ни капли наигранного страдания. Он был превосходным рассказчиком, и книга его миниатюр-воспоминаний («новелл», как он их сам называл) – «Темы с вариациями», – выдержки из которой были впервые опубликованы в знаменитом литературном журнале «Юность», впоследствии дважды переиздавалась на русском и была переведена на французский и японский. Это восхитительный, зачастую уморительный текст[549]

(я не знаю доподлинно, является ли заглавие умышленной пародией на книги Стравинского – Крафта, но если да, то это было бы типично для Коли). Музыка же его и впрямь навевает упаднические настроения, в особенности самое известное его произведение, которое он поставил мне в день нашего знакомства: Четвертая симфония, сочиненная в 1962–1963 годах, но изданная тиражом в 200 копий только в 1982-м, когда мы уже потеряли связь (я тогда заметил партитуру в каталоге немецкого издателя Отто Гаррасовица, на тот момент – главного западноевропейского импортера советской музыки, и тут же купил). Коля усадил меня на диван перед огромным старым немецким магнитофоном (его можно увидеть на фотографии из «Тем с вариациями», сделанной в той самой квартире: рис. 2) и дал мне ноты, чтобы я следил за ходом симфонии. Когда музыка закончилась, он похлопал меня по плечу и сказал, что из всех слушателей только я один вовремя переворачивал страницы. Сомневаюсь, что это правда (да он и сам несколько раз подсказывал мне, когда перелистывать), но я все равно понял, что был подвергнут проверке. Потом уже, из «Тем с вариациями», я узнал, что Дмитрий Кабалевский – главный отрицательный персонаж книги – не прошел такую же проверку с Колиной Третьей симфонией (произведение это, первое из его двенадцатитоновых, послужило началом конфликта Каретникова с музыкальным официозом).

Я не сдал этот экзамен на «отлично», да и Кабалевский, подозреваю, не провалился совсем уж позорно, но что-то во мне, должно быть, сразу понравилось Коле. Еще до проверки он понял, что мы подружимся. Пожалуй, я знаю, чем именно ему приглянулся, и никакого отношения к музыке это не имело. Ни один из уже весьма многочисленных источников об этом не упоминает, но вторым увлечением Коли после музыки всегда была филателия. (Обложка первого издания «Тем с вариациями», которое я получил через Питера Шмельца с дарственной надписью от Ольги Каретниковой – четвертой, кажется, его жены, но единственной долгосрочной и пережившей его самого, – представляет собой коллаж из иностранных марок, фотографий и рукописей, но это, пожалуй, единственная отсылка к его хобби, имеющаяся в открытом доступе.)


Рис. 2. Николай Каретников, 1967 г. Фото из домашнего архива наследников


Я сам коллекционирую марки с шести лет. Во время нашей первой встречи я заметил его альбомы на книжной полке, и он с огромным удовольствием принялся хвастать своими сокровищами. А в какой-то момент попросил меня закрыть глаза, и, когда я открыл их вновь, в моей ладони оказалась очень старинная (и очень ценная) японская марка. Я даже не почувствовал ее веса, настолько легкой была рисовая бумага. «Видите, – сказал он. – Ее нету». (К концу вечера он бы точно сказал мне «видишь». На «ты» мы перешли очень быстро, но не автоматически, как это бывало с моими друзьями по консерваторскому общежитию, поскольку разница в возрасте все-таки составляла пятнадцать лет.) Беседы наши всегда отчасти были посвящены маркам, в которых я разбирался гораздо лучше других его друзей-музыкантов. Однажды я принес ему в подарок несколько марок из американского посольства – не американских, правда, а финских и австрийских, которые мы, студенты по обмену, покупали в посольстве, чтобы приклеить на письма, идущие дипломатической почтой из России в Хельсинки или Вену. Марки были, разумеется, неиспользованные. «О! – воскликнул Коля. – Чистенькие!» Полагаю, марки ему было получать даже приятнее, чем пластинки (опять же добытые через посольство) с современной американской музыкой, включая поздние работы Игоря Стравинского, который на момент своей смерти в апреле того же, 1971-го, года был уже, конечно, американским композитором. «Ах, старик, – сказал тогда Коля, – наконец он понял!» Имелось в виду, что Стравинский наконец понял то, что понимал и сам Коля: серийная додекафония (именно так он величал двенадцатитоновую технику) – это единственная альтернатива для серьезного композитора в конце ХХ века.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
Древний Египет
Древний Египет

Прикосновение к тайне, попытка разгадать неизведанное, увидеть и понять то, что не дано другим… Это всегда интересно, это захватывает дух и заставляет учащенно биться сердце. Особенно если тайна касается древнейшей цивилизации, коей и является Древний Египет. Откуда египтяне черпали свои поразительные знания и умения, некоторые из которых даже сейчас остаются недоступными? Как и зачем они строили свои знаменитые пирамиды? Что таит в себе таинственная полуулыбка Большого сфинкса и неужели наш мир обречен на гибель, если его загадка будет разгадана? Действительно ли всех, кто посягнул на тайну пирамиды Тутанхамона, будет преследовать неумолимое «проклятие фараонов»? Об этих и других знаменитых тайнах и загадках древнеегипетской цивилизации, о версиях, предположениях и реальных фактах, читатель узнает из этой книги.

Борис Александрович Тураев , Борис Георгиевич Деревенский , Елена Качур , Мария Павловна Згурская , Энтони Холмс

Культурология / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Детская познавательная и развивающая литература / Словари, справочники / Образование и наука / Словари и Энциклопедии