Несвоевременный человек. Книга вторая. Вера

– Для меня в этой, и ни в какой другой жизни авторитетов нет! – вот в таком твёрдом убеждении своей гениальности, смотрит на своих коллег на медицинском поприще, любой из новоиспечённых врачей. И для таких его мыслей есть весьма существенные аргументы – 6 лет медицинского института, пару лет ординатуры и главное, он устоял на ногах при виде трупов в морге, тогда как всех остальных стошнило, рядами покосило на пол и вынесло под ручки санитарное руководство.

При этом новоиспечённый врач, как человек достаточно умный, чтобы понять, что это его понимание себя с гениальной буквы, не то чтобы не будет принято на ура его коллегами по медицинскому цеху, а это его убеждение, вполне возможно, что вызовет у них свои сомнения с ехидными замечаниями (ясно, что из зависти), вслух обо всём этом не заявляет, а заводит околичные разговоры со ссылками на гениальных людей из медицинской сферы деятельности, чтобы подвести всех этих людей, своих коллег, дюже завистливых, к пониманию своей бесспорной гениальности.

– Вот я думаю, – из глубины собой же пущенной струи сигаретного дыма, заводит свой разговор среди своих коллег по медицинскому цеху, уже даже не новоиспечённый доктор, а доктор со стажем своего непризнания, доктор Боткин. И у него, кажется, всё для своего признания есть, и знаково уважаемая среди докторов фамилия и громкие на всю клинику истории болезни его пациентов, а его всё равно до сих пор в этом качестве не замечают. Мол, и истории с его пациентами, не по медицинским аналогам громкие (они с криминальным подтекстом), и общего у него с великим предшественником только одно, человеческий организм. Пристрастно завистливы, одно слово.

– А так ли бесспорен авторитет мифического Гиппократа? – даже и не поймёшь, утверждает или вопрошает своё окружение в курилке доктор Боткин, взглядом обращаясь к своему идеологическому противнику и чуть ли не антагонисту, доктору Макарию, с кем у него сразу как-то не сложилось диалога, и у них были крайне противоположные взгляды, если не на всё, то на самое для доктора Боткина главное – на него самого. Ну а если твои фундаментальные основы подвергаются сомнению, то какая идти может речь о конструктивном сотрудничестве – одна только неприязнь и придирчивость друг к другу. И, конечно, доктор Макарий, видя перед собой, даже не доктора Боткина, а его переходящую все пределы дозволенности дерзость – посмел замахнуться на святое для каждого врача имя, и не просто имя, а фундамент и опору мысли для каждого врача, – не может не подавиться дымом при виде такой кощунственности, прозвучавшей в этих святых для каждого врача стенах. А как только он с трудом прокашлялся, то тут же встаёт на защиту всех униженных и оскорблённых этими словами доктора Боткина людей.

– Сегодня у него Гиппократ вызывает сомнения в своей историчности, а это по другому и не трактуется (а по сути это значит, что он низвергает авторитеты), а завтра, когда и авторитетов уже не будет, то на кого спрашивается, он предложит равняться? – вот как понимает всё сказанное Боткиным Макарий.

– А что вас так не устраивает у Гиппократа, может быть клятва? – с глубоким намёком на небрежность к исполнению своих обязанностей, с подковыркой задаёт вопрос Макарий, чем перекашивает лицо Боткина в злобе на то, что табачный дым попал ему в глаз.

– Вы как всегда утрируете. – Парирует ответ Макария Боткин. Ну а Макарий идёт на хитрость и проявляет глухоту своего слуха, который на уровне своей слышимости Боткина, делает невероятно интересные и смешные выводы. – Ай, яй, яй, господин Боткин, зачем же так открыто высказывать ваши нетрадиционные взгляды на лечение, – назидательно качая головой, говорит Макарий, – И я, конечно, понимаю вас и ваши целеустремления найти лекарство от всех болезней, ведь каждый врач, в том числе и я, всегда находится в поиске этой своей панацеи, но нельзя же быть столь близоруким, останавливаясь на том, что тебе больше всего ближе. – Макарий многозначительно, под смешки своих сторонников, то есть всех вокруг, уставился взглядом на ту близорукость рук Боткина, около которой находились в своей близи его руки и на которую Макарий так пространственно намекал.

– Хотя и в этом я вас понимаю, – с воодушевлением, которое придаёт раздувшийся от возмущения вид Боткина, продолжает Макарий, – все нынешние болезни в основном носят не природного свойства характер, а причиной их возникновения стала современная среда, с её направлением на отстранение человека от любого рода деятельности. А вот этот застой мысли и физики тела, и ведёт к облегчению рассудочной жизни человека, который и раньше ничего вокруг дальше себя не видел, – я мера всему и всё вокруг подчинено моему обустройству, – а сейчас, когда это всё воплотилось в реальное его обустройство, то он уже идейно обращается к себе за поисками ответов на любого рода вопросы, видя только в себе ответы.