Нет другой двери… О Гоголе и не только

На эти сомнения Аксакова Гоголь отвечал в письме к нему из Гастейна от 18 августа (н. ст.) 1842 года: «Вас устрашает мое длинное и трудное путешествие. Вы говорите, что не можете понять ему причины <…> Признайтесь, вам странно показалось, когда я в первый раз объявил вам о таком намерении? Моему характеру, наружности, образу мыслей, складу ума и речей, и жизни, одним словом, всему тому, что составляет мою природу, кажется неприличным такое дело. Человеку, не носящему ни клобука, ни митры, смешившему и смешащему людей, считающему и доныне важным делом выставлять неважные дела и пустоту жизни, такому человеку, не правда ли, странно предпринять такое путешествие?»

И здесь же Гоголь отвечает на свой вопрос, указывая на глубокую внутреннюю связь предполагаемого паломничества с собственным творчеством: «Но разве не бывает в природе странностей? Разве вам не странно было встретить в сочинении, подобном Мертвым душам, лирическую восторженность? Не смешною ли она вам показалась вначале, и потом не примирились ли вы с нею, хотя не вполне еще узнали значение? <…> Как можно знать, что нет, может быть, тайной связи между сим моим сочинением, которое с такими погремушками вышло на свет из темной низенькой калитки, а не из победоносных триумфальных ворот в сопровождении трубного грома и торжественных звуков, и между сим отдаленным путешествием? И почему знать, что нет глубокой и чудной связи между всем этим и всей моей жизнью, и будущим, которое незримо грядет к нам и которого никто не слышит?»

Этого письма Гоголь просил никому не показывать, исключая Ольги Семеновны: «Лирические движения души нашей!.. неразумно их сообщать кому бы то ни было». Среди первых, кому он открыл свое желание помолиться у Святого Гроба, чтобы испросить благословение на свой труд, была Надежда Николаевна Шереметева. Гоголь нашел в ней одну из тех женщин, о которых он говорил, что они «живут в законе Божием».

Свое последнее и самое длительное заграничное странствие Гоголь связывал с паломничеством ко Гробу Господню. 9 мая 1842 года, в день своих именин, за полторы недели до отъезда, он писал старому приятелю еще с нежинской поры Александру Данилевскому: «Это будет мое последнее и, может быть, самое продолжительное удаление из отечества: возврат мой возможен только через Иерусалим».

Поначалу Гоголь собирался ехать ко Святым Местам по завершении «Мертвых душ». В том же письме к Аксакову, где он объяснял свое намерение, Гоголь замечал: «Впрочем, помните, что путешествие мое еще далеко. Раньше окончания моего труда оно не может быть предпринято ни в каком случае…» А в январе 1843 года он писал Шереметевой, встревоженной слухами, что он возвратится в Москву прежде, чем совершит свой путь ко Гробу Господню: «…признаюсь, что только чрез Иерусалим желаю я возвратиться в Россию, и сего желания не изменял. <…> Но я потому не отправляюсь теперь в путь, что не приспело еще для этого время, мною же самим в глубине души моей определенное. Только по совершенном окончании труда моего могу я предпринять этот путь. Так мне сказало чувство души моей, так говорит мне внутренний голос <…> Окончание труда моего пред путешествием моим так необходимо мне, как необходима душевная исповедь пред святым причащением».

Поездка откладывалась не только потому, что вследствие медленной работы над вторым томом надежда Гоголя на выручку денег от его продажи не оправдывалась, но, главным образом, по причинам духовного порядка. Примерно с середины 1843 года, пишет Павел Васильевич Анненков, «путешествие в Иерусалим уже становится не признаком окончания романа, а представляется как необходимое условие самого творчества, как поощрение и возбуждение его. Вместе с тем роман уходит в даль, в глубь и тень, а на первый план выступает нравственное развитие автора».

Паломничество в Иерусалим состоялось только в 1848 году, хотя стремление в Святую Землю Гоголь хранил все эти годы. О своем намерении отправиться ко Святым Местам он публично объявил в предисловии к «Выбранным местам из переписки с друзьями», прося при этом прощения у своих соотечественников, испрашивая молитв у всех в России – «начиная от святителей» и кончая теми, «которые не веруют вовсе в молитву», и, в свою очередь, обещая молиться о всех у Гроба Господня.

На свое паломничество Гоголь смотрел как на «важнейшее из событий» своей жизни (из письма к Н.Н. Шереметевой от 1 апреля (н. ст.) 1847 года). Там, в Святой Земле, он надеялся найти духовную опору для своих писаний. «Путешествие мое не есть простое поклонение, – писал он той же Шереметевой 8 ноября (н. ст.) 1846 года. – Много, много мне нужно будет там обдумать у Гроба Самого Господа, от Него испросить благословение на все, в самой то<й> земле, где ходили Его небесные стопы». Гоголь просит всех молиться о приготовлении к этому путешествию и о благополучном завершении его. Он даже составляет и рассылает молитву о себе: «Боже, соделай безопасным путь его…»

Карта с маршрутом Гоголя на Святую Землю