Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

Первого из дядьёв. Василия Павловича, я довольно красочно описал в рассказе «Сорока», вошедшем в книгу «Последний поклон». Второй дядя по характеру был полной противоположностью первому. Работая рубщиком на лесобирже, он здорово готовился к войне с фашистами, был весь обвешан значками и не сходил с Доски почёта. А потом внезапно открылся Ачинский сельхозтехникум, был в него большой недобор, и мудрая наша власть разрешила «кулацким деткам» выехать из ссылки и поступить в это учебное заведение. Парень рабочий, лишь в Заполярье видевший опытный сельхозучасток, вместе с друзьями по переселенческому бараку ринулся во вновь открытое учебное заведение. Там дядя мой не успел обучиться, но успел жениться, но тут началась война, и все эти недоученные сельхозники гуртом ринулись в военкомат. Мои сельчане свидетельствуют, что, будучи на краевой пересылке, Ваня накоротке наведался в родное село, но ко мне, в ФЗО, не заглядывал, не знал, где я есть. И если с дядей Васей я попрощался ладом и описал это наполненное трагическим предчувствием прощание, то дядю Ваню с 1939 года так и не видел и теперь уж никогда не увижу, хотя обоих дядьёв любил я шибче, чем любили их девки.

С Васей я воевал на одном фронте, часто получал от него письма, в одном из них он изобразил танк с номером три, и я догадался, что воюет он в третьей танковой армии. На Лютежском плацдарме, под Киевом, был он тяжело ранен и отправлен в госпиталь, но в пути он был означен как «без вести пропавший» — или выбросили его. мёртвого, из машины, освобождая место для живых, может, закопали в сыпучие приднепровские пески. Я придумал встречу с ним, уже мёртвым, его похороны и тем закончил рассказ «Сорока».

Вася и после войны возникал то в рассказах общих знакомых, то в переписке, то в воспоминаниях мачехи, которая заменила мать всем детям деда, даже в ссылку с ними поехала, хотя по закону «не подлежала» и пенсию получала по справке за «без вести пропавшего» Васю, и на мемориальную гипсовую доску в Игарке Вася попал, а Ваня как в воду канул.

Я писал в инстанции, в том числе и в волгоградские, но ниоткуда ответа не получил, видимо, потому, что в своих писаниях не прославлял героизм, а изничтожал комиссарство как тунеядскую, хитромудрую разновидность приспособленцев и блудословов.

И вот к юбилею Победы вышла у нас в краевом издательстве Книга Памяти, и в ней оказался не только Василий Павлович, но и Ваня — «Астафьев Иван Павлович, г.р. 1918, рядовой. Погиб в бою, сентябрь 1942 г. в деревне Самофаловка Волгоградской обл."

Боря! Узнай, если не в труд, где эта Самофаловка есть? В каком районе?Помоги связаться с администрацией села. Душа моя не устает болеть особенно об этом, горя хватившем через край родном дяде.

Обнимаю тебя. Виктор Петрович


15 декабря 1995 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Вот и минул ещё один год, дай бог, чтоб наступающий был не хуже уходящего, а то уж людям невмоготу.

Мы помаленьку живём и налаживаемся — Марья Семёновна уже стучит на машинке, развивая руку после снятого гипса, я после какой-то непривычной хандры и депрессии начал работать, достал два давно написанных рассказа и начал их доделывать, но рассказы объединяются в небольшую повесть о загубленной войной любви — тема моя старая. И в голове возникла идея собрать в одну книгу вместе с этой повестью старые рассказы и повесть, назвать её: «Плач о несбывшейся любви» и издать здесь, может и за свой счёт. У меня к тебе просьба вернуть мне том с «затесями» или сделать ксерокопию.

У нас теперь и дома есть ксерокс, ездил я в Саяногорск, потрудился там изрядно, и мне за труды мои подарили сей необходимый аппарат. Сделавши начатую работу, примусь писать повесть для детей, давно задуманную, потому как на роман пока сил нету, переболел сильно и до се ещё не совсем отхворался.

Началась у нас зима, подули ветра с открытой воды Енисея, глаза бы не смотрели. Я и вообще-то декабрь не люблю, а наш серо-промозглый корёжит меня до самых кишок.

Поля наша, когда болел, а Марья Семёновна после тяжелейшего ремонта квартиры маялась с поломанной рукой (попала в автоаварию), взяла на свои ещё жиденькие плечи дом и металась между школой — больницей — плитой, магазином, двигала тяжести, что-то даже варила и стирала, называя себя «носителем». Выдержала всё, и я решил её побаловать за это, свозить в Таиланд — есть у нас туда прямой туристический рейс. Если ничего не стрясётся ещё, 4 января полетим и 15-го вернёмся. Пусть, пока дед живой, посмотрит на белый свет, поест фруктов, мороженого, покупается в море иль в бассейне, и я на солнышке погреюсь около неё, да маленько зиму обману, Ох и длинна, ох и утомительна она у нас. На кладбище поедешь и не знаешь горевать или радоваться тому, что люди отмаялись, успокоились и не видят, что деется на нашем, уже давно не белом свете.

Преданно — Виктор Петрович


25 декабря 1995 г.

Красноярск

(А.Михайлову)

Дорогой Саша!

Прими мой новогодний привет и самое искреннее пожелание доброго здоровья и всего хорошего, что ещё возможно в нашей жизни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века