Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Не знаю, получил ли ты моё письмо в ответ на твоё и вырезки из «Независимой», которая утвердила антибукеровскую премию. Рад, что она присуждена Алёше Варламову, написавшему и в самом деле хорошую повесть «Рождение». Но довелось мне, Саша, читать присланную из Петербурга повесть, конечно же, с претенциозным, конечно же, с выверченным названием, которые горазды давать интеллигентно себя понимающие евреи. Вот это — страх и страсть. Повесть о том. как от рака умирает восьмилетняя девочка, и как отец с матерью пытаются её спасти и на пути своём, ужасном, мученическом, встречают много равнодушных людей и мерзавцев тоже, но ещё больше людей бескорыстных, добрых, понимающих и даже на себя принимающих чужое горе.

Писано с натуры, думаю, сам автор пережил сию трагедию. И вот эта-то чудовищная, вроде бы для литературы и непригодная книжка вселяет в сердце веру в доброе начало человека, уважение к жизни, до стона выстраданную любовь к ребёнку. Девочка-крошка, проходя через страдания невыносимые, становится мудрой, всепонимающей женщиной и даже в какой-то период болезни делается мудрее своих родителей, даже пытается их успокоить невинным и святым обманом, пока не раздавливает её болезнь, ищет компанию среди детей и находит её среди таких же обречённых малышей, дружит с мальчиком, тоже обречённым, но на вид «хорошо» выглядящим, по школе тоскует, по всей этой жизни, которую мы клянём. Будь я каким-нибудь начальником иль лучше волшебником, я бы все премии, в том числе и Букеровскую, отдал бы этой книжке Михаила Черкасского — «Сегодня и завтра, и в день моей смерти», изданной однотысячным тиражом и затерявшейся бесследно в кучах литературного хлама.

Какой всё же плавун или плывун под всеми нами, под всей нашей жизнью бродит, шевелится, готовый нас засосать в любой час, утопить бесследно.

Кстати, ещё одна книга в моём зрелом уже возрасте произвела на меня такое же ошеломляющее действие — это маленький, но великий роман Трамбо «Джонни получил винтовку». Читал ли ты её? Если нет, возьми в библиотеке, она шесть лет назад выходила в «Художественной литературе», и я горжусь тем, что первую публикацию помог пробить переводчику Шрайберу, пусть и в «Сибирских огнях». Шрайбер этот, старый переводчик, когда-то подарил нам «Три товарища» Ремарка и ещё что-то. Читать такие книги тяжело. Я с трудом одолевал за присест три-четыре страницы, но уж и в голову, и в сердце входят они дюймовыми гвоздями. Прочитавши «Джонни», ты поймёшь, почему его автора, коммуниста, отсидевшего в тюрьме за своё творение, переведённое на все действующие в мире языки, экранизированное в Голливуде, не пускали к нам так долго и упорно. Не прочитав «Джонни», я бы писал совсем по-другому и другой роман о войне. Таково разлагающее влияние заокеанского янки на русского писателя.

Статью Давыдова немедленно перепечатала наша фашистская газета, называющая себя «народной» и никак выше трёхтысячного тиража не выбивающаяся, а редактора её, в третий раз возжелавшего власти, народ никак не изберет, забодал и на этот раз вместе с фашиствующим предводителем, вечным военнопленным Руцким, посулившим на предвыборных встречах всех пишущих отправить на лесоповал.

После всего этого предвыборного бесовства, дурнописи и стадного ора с каким же восторгом прочитал я в «Литературке» заметки Ваншенкина. Обними его за меня, облобызай и поздравь с Новым годом! Учусь у него выдержке, мудрой печали, хотя мой сибирский норов, называемый интеллигенцией выдержкой и воспитанностью, часто мне мешает. Хер ли сделаш, ковды детдом, ФЗО да казарма — основные средства воспитания позади, а впереди одно средство осталось — смирение?! Марья моя на меня уж петухом иной раз налегает, но хвост у неё тоже вылез, один голосишко остался, а что мне одинокий голос человека?

Меня может токо медведь подмять аль змея ползучая вроде Давыдова укусить, да и то я, уж антибиотиками напичканный, выдержу. Однако и укус змеи, и когти медвежьи оставляют раны на теле.

Зима стоит сиротская, без мороза и снега — это значит по весне она ударит холодами и снегом, цветы подомнёт, больных лёгкими в постель свалит. Ох-хо-хо-хо-нюшки! Но будем жить, радоваться остатним летам и солнышку, ждать победы на футбольных полях, ибо на полях разума по просторам российским ждать уже нечего. Оборзели, ещё больше ослепли и очумели русские люди — сами в яму лезут. Ну, да Бог им судья!

Крепко обнимаю тебя. Виктор

1995 г.

(В редакцию газеты "Красноярский комсомолец"

Дорогие ребята!