Нет мне ответа...

Поклон Парижу, всему разом. И Володе, хоть он и отбил хлеб у Жванецкого, тоже привет. Преданно Вас помнящий Виктор Петрович

9 июня 1988 г.

Красноярск

(Д. Гусарову)

Дорогой Дима!

Много я тут поездил, много повидал, был аж в Латинской Америке, в Колумбии, Перу, увидел наяву то, о чём давно мечтал, что снилось в дальних юношеских снах. Много и разнообразного народу живёт на земле, но никто не дал себя так разрушить, как мы, и вывод мой один: не надо разрушать, тогда и восстанавливать ничего не потребуется.

Южная Америка не дала растлить себя и свою древнюю культуру – это главное, что я увидел. Наоборот, влияние её на мировую современную культуру велико, особенно в ремёслах, музыке, танцах. Общение их друг с другом более независимо, чем у соседей американцев. Они, эти индейцы и креолы, не лебезят ни перед кем, психованные, горячие, но и восторженные, дружелюбные, нищие и богатые, трудящиеся и лентяи, воры и бляди, красавцы и красотки, почтительные, бодрые, ничего, даже правил уличного движения, не признающие, – живут непривычно нам, робким, от всего зависимым, послушным, зажатым даже в самих себе. Им же что убить, что полюбить человека – одинаково свободно. А природа! Особенно в Колумбии (я был в Боготе и возле неё). Четыре урожая в год. Овощи, фрукты, прикладные изделия ничего не стоят. Народ лёгкий на ногу, темпераментный, громкий и вольный, несмотря на военное положение и беспрестанную стрельбу.

Был в Новгороде, затем в Вологде у детей, затем в Москве на приёме в ЦДЛ, в «гостях у Рейгана», а после ходил на приём к Горбачёву, проговорили более часу, может, мой визит поможет Сибири и нам всем, может, и нет. Мне-то уже помог – я выговорился, «разгрузился», да и вблизи, глаза в глаза, посмотрел на нынешнего руководителя. Мужик он хороший и добра народу хочет, а уж как получится?..

Горе наше с Марьей непреходяще, и писать об этом не могу. Очень переживаем за детей, их двое, 12 и 5 лет, подтянуть бы их хоть маленько, до того возраста, когда они покрепче на ноги встанут. Сейчас они у сына в Вологде, и теперь у них трое гавриков, и их жизнь им уже не принадлежит.

Толя Знаменский написал мне насчёт повести, и хорошо, что вы хотите её печатать, а то одни Тухачевские да Блюхеры – сами они по ноздри в невинной крови народной, и Господь их покарал за жестокость и низкопоклонство перед тем же Сталиным – пострадали, и после «Ивана Денисовича» что-то насчёт убитых и замученных мужиков не слышно ничего. Мальчик, которого изобразил Знаменский, – укор и Сталиным, и нам всем, и маршалам: его-то за что предали и замучили?

Я думаю, Дима, моего давнего письмишка для вступления достаточно, это даже лучше, непривычней и, главное, короче. Я пока не готов ничего писать. Мне надо прийти в себя, отдохнуть. Устал. А тут погода… третий год не было весны и пока нету лета. Остываем помаленьку.

Дима, моё расположение и симпатии к тебе давние и неизменные, но пока трачу себя на все стороны, чаще на личности недостойные, злые и навязчивые. Вот уж полгода ничего не писал «на себя», хотя всё время «в деле», в суете, жизнь бежит под уклон, оглянуться некогда, и близким людям путём написать некогда.

Женя Носов если напишет в год два раза – хорошо, да и я не больше пишу ему, но узнал о нашей беде – плакал, и он, и Петя Сальников. Может, слёзы эти мужицкие и твоё давнее, братское ко мне отношение – дороже всяких слов, тем более обесцененных в наше торопливое и трепливое время. Но всё же на старости лет и поговорить охота, и поплакаться, да и просто рядом посидеть, но жизнь разбросала по стране, молчим в розницу, а думаем об одном и том же. Что-то будет дальше? И тревога наша, и боль за будущее огромны оттого, что мы знали и знаем больше, чем кто-либо, и знания наши ох как умножают скорбь, отнюдь не библейскую.

Обнимаю тебя, друг мой сердечный. Не хворай! Кланяюсь и ещё раз обнимаю, Виктор

20 июля 1988 г.

Овсянка

(С. А. Баруздину)

Дорогой Сергей Алексеевич!

Виноват, кругом виноват и искупить вину ничем не могу. У Вас родился сын – прекрасно! Жизнь в любом её проявлении – это прекрасно, а смерть в любом её виде – это чудовищно.

Через месяц, 19 августа, будет год, как умерла наша дочь – Ирина. Я, как мужик, взял на свои уже не молодецкие плечи весь груз (один перевоз гроба с телом дочери из Вологды в Сибирь мне обошёлся не меньшим грузом, чем пребывание на фронте).

За этот год я не написал ничего, кроме фитюлек вроде предисловий или просьб откликнуться на что-то. Почту запустил безобразно и боюсь уже письменного стола…

Если это хоть как-то оправдывает меня, не гневайтесь! Милосердие в наши дни – вещь редкая. И я всё же рассчитываю на него.

Долго я держался, маленько приподняться помог Марье Семёновне, ещё съездил по инерции кой-куда, даже за рубеж, но, видимо, мой ресурс иссяк. Вчера сходил на могилу дочери (это километра три от села), посидел у неё, поговорил и обратно едва пришёл. Если бы на пути не было дальнего родственника, не отлежался бы там и не попил чаю, так, может, и не дошёл бы.