Нет мне ответа...

Меж делами взял я подшивку «Литературной России» и прочитал про съезд. Экий всё же товарищ Бондарев-то! Ну, Костя Воробьёв не нам чета, он о нём ещё молодом матерно отзывался. Да и другие тоже ничего. С удивлением узнал, что они меня всё ещё числят в своём Союзе, сделали вид, что про заявление моё о выходе забыли, и получается, что я состою в одном Союзе с Прохановым, Бушиным, Бондаренко, Бондаревым, Ивановым и прочая, а я с ними рядом и в сортире-то в одном не сяду. Боюсь, что и Валерий Николаевич (Ганичев) не наладит жизнь российских писателей – остарел народ, саморазрушился, не пишет и не поёт, скорее богадельню надо открывать, а не Союз, это заведение полезней и нужнее сейчас.

Ну, да время и Бог, глядишь, всё исправят. И порядок наведут во всех рядах, в том числе и писательских.

Будь здоров! Недавно был тут у меня учёный-китаевед, который съездил на Урал, в том числе и в Чусовой, привёз горькую весть, что Леонарда согнали с должности и «Огонёк» осиротел, а Витя Шмыров организует музей на месте политических лагерей в Кучино.

Так вот и живём, если не бурно, то разнообразно хотя бы.

Кланяюсь. Виктор Петрович

21 августа 1994 г.

Овсянка

(В. Я. Курбатову)

Дорогой Валентин!

Пришло твоё письмо, уже второе, и «Вечерний Красноярск» привезён, где сокращённо дана наша беседа. Я уж боюсь читать всякие беседы о себе и эту газету опасливо развернул. Вроде бы ничего, большой отсебятины нету. А то ведь вот уж и в кандидаты в депутаты чуть не попал. Заезжал в гости М. Н. Полторанин, попросил поддержать блок Рыбкина на выборах, а так как ничего приличнее я в той шатии не вижу, то и согласился поддержать словом и пером Рыбкина, а газетиры сразу за узду и ну поскакали на просторы блудословия, им привычного. Ведь и телефон знают, и ломятся в дом, когда не надо, а тут и позвонить, уточнить им в тягость, знай, блуди, лепи слова на бумаге, повод приспел.

А я тем временем ушёл в больницу – перепады температуры невероятные. Днём плюс 35, ночью от воды, спускаемой ГЭС, плюс 5, и меня разморило. Надел на голое тело кожаную куртку – и в огород ягод пощипать, с сорняками побороться. По потному телу поддувает-холодит, ну ночью на «скорой» и умчали чуть тёпленького. Неделю пролежал, искололи всю жопу и руки, чтобы помнил, что лёгкие гнилые, и не рыпался, а потом моя врачиха, Ольга[236]

, в отпуск пошла, а я в Овсянку вернулся и теперь прею в тельняшке, когда и телогрейке, боясь и малого ветра.

А М. С. заканчивает ремонт, сметя все деньги со всех счетов, даже и с детских, ибо квартира-то была очень запущена. Сама она едва живая. Ребята приехали в отпуск, маленько ей помогают. Позавчера, 19-го, исполнилось 7 лет со дня смерти дочери, побывали на кладбище, завтра, 22-го, у М. С. день рождения, я поеду чаю попить, ибо уж кроме чая ничего нельзя. Это я при тебе ещё орлил, а сейчас уж совсем усмирел, даже и на берег реки не хожу, хочу подкопить здоровья и в начале октября двинуть в Индию, в рериховские места. Художники рисовать туда ездят и меня с собой сулятся взять.

Народ у меня тут разный бывает, так, недавно занесло сына Грэхэма Грина, интересный, очень весёлый мужик. У него родовой замок на севере Англии, я и спрашиваю: «Где лучше-то, в Овсянке или в замке?» – «Овсянка лутче. Замок – это дорого и скучно».

С тем и остаюсь. Твой Виктор Петрович

15 сентября 1994 г.

Красноярск

(М. С. Литвякову)

Дорогой Миша!

Опустела без тебя земля, а дом без Марьи Семёновны – день ясный, жёлтый, солнечный, а словно всё померкло. Поля в школе, я, чтобы хоть как-то отвлечься от грызучей тоски, пишу письма и вот отправляю тебе плёнку со всем, что тебе требовалось. Здесь и «Вниз по Волге», правда, с очень хриплым моим голосом, в тот день я пил лекарство, которое сушит горло, и пытался размочить его водкой и чаем, получилось ещё хуже. Поют романс Борис Ванежик, парень из хора Красноярского театра оперы и балета, и бывшая работница краевого радио, а ныне пенсионерка, Галина Шелудченко.

Сегодня я варил суп, в обед его хлебал, и ел тугунка и вспоминал нашу поездку по Енисею – спасибо Господу, что он нас собрал вместе и послал в осень славную, а что ругал вас порой, так не со зла, а от худого характера, который вон бедная моя Марья не вынесла и легла в больницу, а каково для неё слово «лежать»? Это ж как гений и злодейство – несовместны. Ну, обнимаю и целую, а то ещё и зареву в одиночку.

Привет Ирине, Юре, маме твоей и Витьке – пусть не думает, что всю водку можно выпить. Вон её, клятую, сколькие пытались прикончить, но пока что она приканчивает Россию и мужиков её, прежде всего.

Миша! Твоя задача не просто вернуть мне плёнку, но вернуть хотя бы в трёх экземплярах – надо кое-куда послать.

Обнимаю тебя и целую и, как говорят в русском народе – «Прости, если что было не так». Твой Виктор Петрович

20 сентября 1994 г.

Красноярск

(В. Я. Курбатову)

Дорогой Валентин!