Нет мне ответа...

Давненько уже твоё письмо лежит перед глазами, как и других с десяток, но меня как завело весной в вертящееся колесо, так и вертит. Такой уж, видно, год выпал – вертеться. Ездил в Москву, почти вынужденно ездил. Прошлой осенью в поездке по морям и странам я спросил у Залыгина, как в журнале с прозой. И он бодро ответил: «А хорошо! На год есть». Вот я весной, едучи из-за границы, засунул в журнал компьютерный набор «Плацдарма» с надеждой, что в редакции его с толком, чувством, с расстановкой прочтут, дадут мне заключение с замечаниями и я, благословясь, за зиму подготовлюсь к публикации в 1995 году.

Тем временем рукопись прочли Саша Михайлов (он бывший командир роты сапёров, критик хоть и «тихий», но чего-то в литературе мерекающий) и генерал один толковый прочёл. Оба они сделали замечания, подали толковые советы. А я в Овсянке выспался, отдохнул малость, и нечего, думаю, ждать-то у моря погоды! Давай работать и довольно-таки изрядно подправил рукопись, и Маня из последних сил впечатала вставки, где и подпечатала, где и допечатала.

Сижу или, точнее, колесю по Сибири – юбилей Игарки. Хорошо посидел на берегу Енисея с удочками, полежал в лесной избушке брата. Правда, началась жара, а она лихая в Заполярье, потяжелей морозов. Но зато зацвела лесотундра! Разом вся, ибо весна затянулась и соединилась с летом единым цветением. Боже мой, что это за чудо! Я-то уже подзабыл, да и смотрел на чудо такое привычно, двумя, но незрелыми оками, а тут… Тут я ещё раз вспомнил грустные слова Жени Носова о том, как бессильно слово перед могуществом красоты природы.

Затем был юбилей города Енисейска, грандиозный, с русским широким запоем, с крестным ходом по подметённому и подкрашенному городу под звон колоколов и хряск бутылочного стекла о камни на Енисее…

Уже собрался в Овсянку, но не успел там обопнуться, как свалилась на меня киногруппа из С. – Петербурга. Оказывается, в гуле и суете юбилея, я, чтоб отвязаться только, пообещал осенью поучаствовать в съёмках док. фильма «По следам «Царь-рыбы», и вот поехали мы, полетели по Енисею по осеннему на рыбнадзоровском катере – красота, покой, родная природа, и если б камеру не совали в рыло, было бы хорошо. Но киношники-документалисты народ настырный, своё дело сделали и рыбки дивной – тугунка – вместе со мной маленько поудили, и за рябчиками сходили. Осень у нас снова хорошая, способствует уборке урожая, ибо и лето в наших местах было хорошее (юг выгорел, и в краю сгорели несметные пространства леса). И всё бы ничего, да моя Марья, всё уж вроде перенесшая, плохо переносит разлуку с внуком, а тот, не то шантажируя нас, не то в самом деле, сулится из родной армии сбежать или застрелиться. Коли то и другое в их рядах происходит нередко, да и дошёл он за три месяца, комнатный мальчик, до ручки, вот бабушка свалилась, лежит в больнице. Я бегаю, справки достаю, чтоб вызволить парня из армии, и, как плохую скотину в плохую погоду часто срать тянет, так меня во дни бед и напастей – писать. Сейчас вот взяла за горло, держит, давит, от себя не отпускает маленькая военная повесть.

Полторы-две недели, и я бы выкрикнул черновик, разродился, опростался чревом. Я с Полей дома один. Маня маленько очухалась, а то ведь падала и сегодня с поддержкой внучки пришла на два выходных домой. Сейчас полезет в дела, я знаю, руководить начнёт. Да и руководила бы! Из меня хозяин худой.

Ну, Бог даст… Надо бы рассказать эпопею с изданием сибирского собрания моих сочинений и как я был в гостях у Андрея Золотова, слушал музыку, его слушал, и это было лучшим моим временем и подарком мне в Москве. Надо бы и о панихиде Леонова написать, да Марья пришла и надо с нею хоть посидеть на кухне, а то ведь, не ровён час, подумает, что я и не рад ей, и обидится.

Словом, до свидания! Здоровы все будьте! Твой Виктор Петрович

P. S. А в Овсянку я всё же попаду, чует моё сердце, и повестуху накатаю. Симпатичная по замыслу, повестуха-то.

15 октября 1994 г.

Красноярск

(А. Ф. Гремицкой)

Дорогая Ася!

Бегут года, лета, дни, вот и осень снова. Правда, она у нас лучезарная, чистая, желтолистая, урожайная, что сейчас главнее всех остальных прелестей земных.

Теперь ты уже знаешь, что я побывал в Москве, когда ты полола ярославские грядки. Пребывание в столице и всегда-то для меня гнетуще бывает, а на этот раз и вовсе какая-то мгла безродная. Погода была худая, угодил на похороны Леонида Леонова. Народу пришло на панихиду мало, приличного и совсем не было. В почётном карауле отбывали повинность всё больше инженеры человеческих душ вместе и во главе с Юрой-болтушкой, этим законнорождённым советским строем и соцреализмом мыслителем и вождём, умудрившимся столько вреда русской современной литературе нанести, сколько самому графу Бенкендорфу в своё время не удалось. Можешь представить, что за шушера вокруг гроба действительно замечательного писателя и гражданина вертелась, коли Валера Ганичев выглядел среди неё всех представительней и порядочней.