Нет причины для тревоги

В результате довольно давно в Москве стали циркулировать слухи о том, что Райт как переводчик не ограничивается формальными рапортами о своих встречах с иностранцами. Обилие пикантных деталей в его пересказах общения с иностранцами создавало иллюзию того, что Райт – сексот, на зарплате у органов и половину времени проводит в заграничных командировках. Это были лживые слухи, клевета, распускаемая завистниками. Райта никогда не пускали за границу из-за его якобы диссидентских связей. Но и его диссидентские связи были иллюзией – в данном случае со стороны органов. Райт просто-напросто не чуждался ни иностранцев, ни секретных органов, ни диссидентов. Он общался со всеми. Он обладал своего рода бесстрашием: он знал, что все всем всегда известно и поэтому лучше признаваться в этом открыто самому. Для него встречи с иностранцами, рассказы об этих встречах, сувениры, связанные с ними, и были заграницей. Заграница была удивительной страной, не существовавшей географически, заселенной лишь иностранными контактами Райта, страна, существующая лишь у него в голове.

Вдова подвела Веру к письменному столу, за которым работал Райт. Тут были свидетельства и улики его пребывания «за границей», точнее, свидетельства того, что он бывал в местах, связанных с заграницей. У кого-то в аэропорту он подхватил банку кока-колы, где-то он держал набор карандашей и шариковых ручек. А где-то еще маленькую бутылочку виски: такие дают в самолетах или держат в мини-барах в номерах отелей. Всякая ерунда, мелочь, сувенирная дребедень, но в ней жило дыхание другой цивилизации.

«Вы все забыли, чем для нас, в России, в те годы была заграница. Заграница была для нас наше все. Это все было связано с вами, Вера, потому что вы жили там. Поэтому он к вам, к этой жизни там, где наше все, и стремился все эти двадцать лет. Год за годом лишая всякой жизни меня здесь

. – В глазах у нее стояли слезы. Этот мужчина сумел заставить плакать не одну женщину. Слезы стояли в глазах и у Веры. Но вдова Райта справилась со своим потоком слез быстрей. – А как только грянула перестройка, тут его удержать было уже немыслимо. Только не воображайте, что он мчался к вам на крыльях Амура. Или Эроса. Вполне возможно, он вообще не к вам рвался конкретно».

«К сэру Обадии?»

«Откуда вы знаете?» Надежда Райт оценила проницательность соперницы.

«Это как-то само собой понятно. Академические контакты были для него гораздо важней старых московских друзей», – пробормотала Вера неуверенно.

«Важней друзей и любовниц, да. Сэр Обадия его засыпал письмами».

«Я думала, что это Геня его засыпал письмами». И действительно, мы с Верой считали, что вся идея командировки в Кембридж была инициативой напористого Генриха. Райт, по слухам, получил даже деньги из Фонда Сороса на визит в Англию. Он сам довольно цинично пересказывал письмо сэру Обадии, написанное им из Москвы, где Генрих напоминал стареющему рыцарю холодной войны о славных днях словесных битв под бряцание железного занавеса и грохот ручьев оттепели. У Обадии Гершвина, старого болгарского еврея, просто не было никакой возможности уклониться от этого эмоционального шантажа с сантиментами о героическом прошлом. Старик был вдвойне растроган, потому что к тому времени уже практически удалился от дел. С развалом Советской империи отпала необходимость в коммивояжерах от культуры, в драгоманах иной духовности. На его место пришли пиаровцы, действующие брутально и напрямую, без перевода. Сэр Обадия все чаще задумывался об ортодоксальном иудаизме как о своей духовной родине, и тут духовные метаморфозы самого Райта тоже ложились лыком в строку. Обадия симпатизировал ортодоксально религиозным тенденциям Генриха. Юношеские увлечения Райта антропософией и буддизмом давно уступили место православию: он одним из первых угадал, что надо исповедовать религию народа, среди которого живешь, и чем ортодоксальней твои взгляды, тем большее любопытство вызывают твои мнения в либеральных кругах Запада. Все остальное западные славянофилы могут получить и у себя дома; приторговывать за границей выгодно лишь исконным, посконным, экзотическим сырьем, вроде уральского изумруда или православной иконы. И чем драматичней и страшней режим в России, тем больше платят за исповедальность. В этом и был негласный сговор либеральной интеллигенции Запада и проницательной элиты России.

Но у вдовы Райта были какие-то иные соображения на этот счет. «Они оба засыпали друг друга письмами, – повторяла она. – Я сначала не поняла. Для меня это не было очевидным. Не сразу. – Она погрузилась в молчание, как бы ожидая, что Вера сама поймет, что она имеет в виду. Но Вера не понимала. – Тем более из-за комической сцены за столом». В этот момент Надя Райт впервые за всю встречу улыбнулась, и стало понятно, почему в нее когда-то влюбился Геня.