Неудобные люди

Пятидесятивосьмилетняя Тамара, уставшая за полдня работы с бухгалтерскими бумажками, чуть не грохнулась на пол, еле попала задницей на табуретку. Голова кружилась, как кружился и переворачивался мир, который она знала, – бессмысленный и никакой, часто вусмерть пьяный и несчастливый – но свой и знакомый.

– Что там? – оторвался от телевизора Женя и смотрел на жену, которая, как хамелеон, слилась с посеревшей стеной.

– Звонила учительница Максима.

– И? – Тамара не отвечала, и Женя разозлился: – Ну и?!

– Сказала, что он… что его почему-то считают… геем? Что… я не понимаю. Что надо сменить… школу?

– Что? Что он что?!

Тамара пересказала разговор, точнее, услышанную речь, потому что сама-то она больше молчала. Что он

что?! Когда ее муж встал из-за стола, пыхтя как автомобиль, едущий на разбавленном бензине, она только прошептала:

– Женя, не надо…

Женя, прячущий в объемистом животе раздувшийся желудок и свернувшуюся печень, ее не слушал и уже выходил из кухни, потрясывая складками. В одиннадцать он просил милостыню на подъезде в деревню, сидя в ободранных штанах посреди глиняных валунов. В тринадцать – разгружал товарняки на старом депо в пяти километрах от дома, куда вечером возвращался пешком. В восемнадцать – служил. В двадцать – работал на стройке, дышал пылью и жрал чуть ли не один хлеб. И кто бы посмел сказать, что он… пидор, – не собрал бы потом зубов.

– Женя, не…

Разговора Макс не слышал, но звонок маминого телефона до него донесся. Поэтому, когда через несколько минут в его комнату ворвался шатающийся отчим с глазами – раскаленными жерлами, Макс разволновался, но не слишком удивился. Сидящий за компьютером, он развернулся в кресле и собрался обратиться к отчиму:

– Что, недоволен чем-то?

Но не успел сказать и этого, потому что отчим схватил его за рубашку, резким рывком поднял и ударил. Макс помнил, что кулаки у отчима были размером с два его, но в этот момент он успел увидеть только размазанное нечто, летящее к его лицу, а после упал на кровать.

– Ты что, уебище сраное?! Ты что?! —

слышал он хрип, доносящийся сверху. Удары обрушивались на лицо, ребра и руки, которыми он пытался загородиться, не всегда попадали, иногда проскальзывали и едва задевали, видно, сказывалась выпитая водка, которой к этому времени в желудке отчима уже должно было быть полно.

– Пидорас ебаный! Ты че, пидорас, да?! – Отчим левой ладонью схватил руки Макса и правым кулаком ударил его в лицо – в скулу, потому что тот отвернулся.

Когда Макс свалился на пол, отчим, нависая над ним, кажется, немного успокоился.

– Уебище сраное.

– Что ты делаешь-то-о! Отойди от него, отойди, отойди, я сказала, – где-то за красной стеной верещала мать и слышались шлепки.

Макс лежал на полу, пытаясь отдышаться, вытирая лицо.

– Отстань, блин, – отчим отмахивался от матери Макса, которая тонкими руками пыталась объять и оттащить мужа. – Отста-ань! – Отчим практически прорычал и, развернувшись, толкнул мать Макса.

Та пролетела отпущенные ей полтора метра крохотной комнаты и врезалась спиной в зеркало. Зеркало засыпало мать осколками, словно хотело обнять ее, а сделать это могло только по частям. Она сидела, прижавшись к стене и опустив голову. Плечо сверкало, ловя свет из окна и пуская солнечных зайчиков.

Макс приподнялся и застыл, смотря на кусок зеркала, торчавший из плеча матери.

– Тома… – тихо икнул отчим и сделал полшага к ней.

– Ах ты, сука, – крикнул Макс и ударил ногой отчима во внутренний сгиб колена, чудом не слетевшая тяжелая тапочка скорее всего усилила удар.

Отчим упал на колени и завалился корпусом назад. Приподнявшись, он ударил Макса локтем.

Очнулся он там же, на полу. В комнате был один, дверь была закрыта. На стене висела пустая рама, под которой валялось несколько мелких осколков, как снег у двери в первые секунды после прихода редкого гостя.

Отойдя от шока – даже не от шока, от вязкого состояния, неверного, как похмелье, – Макс в первую очередь решил узнать, что с матерью. Подойдя к двери, он услышал пьяное бормотание – и ее, и отчима. Жива. Хорошо. Побоялся выйти. Побоялся и… застыдился.

Застыдился? Почему должно быть стыдно? Долго дышал.

Побоялся.

Ладно.

Но всё же и застыдился.

Ладно.

Ладно. Раз говорит, значит, всё с ней нормально.

Макс забрался на кровать и – обессилевший, будто весь день толкал вагонетку – откинулся на подушку. Достал телефон. Хорошо, что этот урод не додумался телефон забрать, а то мог бы. Макс открыл мессенджер. Пальцы машинально потянулись к контакту Кристи, но замерли в сантиметре от экрана, точно упершись в силовое поле. Да, это же всё из-за нее, этой суке писать нельзя. Разве что послать ее куда подальше еще раз, но зачем. Только порадуется. Ладно. Открыл следующий контакт – Костя. Написал, но Костя так и не ответил.